Слова Реджины зацепили его, нарушили покой его мира.
Попробуй взять на себя ответственность за кого-нибудь, кроме самого себя, тогда и поговорим.
Он нырнул еще глубже. Он берет на себя ответственность, черт побери! Он здесь, разве не так? Он делает свою работу, выполняет приказ принца.
Дилан выдохнул целое облако серебристых пузырьков. Только вот сказать Реджине об этом он не может.
А даже если и скажет, она все равно не поймет или не поверит ему. Эта упрямая Реджина, с ее острым язычком, быстрым смехом и мгновенно меняющимся настроением — типичный человек.
А он был…
Когда- то он тоже был человеком.
Эта мысль была еще одной зацепкой. Он ведь считал себя человеком. Воображал себя частью семьи.
Воспоминания увлекли его за собой, сильные, как течение: мать, расставляющая их, чтобы сфотографировать, десятилетний Калеб и улыбающаяся Люси у него на коленях, и Дилан, который уже тогда стоял немного поодаль. Уже тогда он знал, что он другой, что все вокруг должно измениться.
Только он и предположить не мог насколько.
Он никогда не думал, что будет один нести ответственность за распад семьи.
Он устремился через толщу воды, полную света и жизни, и вырвался на поверхность в чистый и прозрачный утренний воздух. Море было его убежищем, местом, где он мог чувствовать, двигаться, дышать и вообще быть. Но сегодня он не мог убежать от своих мыслей. Не мог уйти от образа Реджины, от воспоминаний о гладкой коже ее рук и груди, золотом крестике на шее, нахмуренных бровях.
Я не могу стать Нику матерью, которая постоянно будет рядом. Все, что я могу сделать, это уберечь его от человека, к которому он может привязаться.
Дилан с шумом выдохнул струю воздуха. Он не привяжется. Такие, как он, никогда ни к кому не привязываются. Если бы он заботился о ней… Его мысли путались, словно морские водоросли. Он ни о ком не заботится. С его стороны было честно бросить ее сейчас, прежде — как там она сама сказала? — чем она успела привязаться к нему.
Только все дело в том, что уйти он не мог.
Он прокатился на гребне бегущих волн к пустынному берегу. Конн поручил ему выяснить, что нужно демонам на Краю Света. Последние две недели Дилан только и делал, что подслушивал, наблюдал и шатался по острову в надежде найти какие-нибудь следы демонов, какой-то ключ к их целям здесь.
Для рожденного в море бессмертного время — ничто. Но Дилан умирал в те минуты, когда оказывался в ловушке человеческого тела, ловушке своей семьи, этого чертова острова, когда был вынужден смотреть на Реджину, шутившую и работающую за стойкой, на ее длинные стройные ноги, сильные крепкие руки, постоянно находившуюся в движении, постоянно недоступную для него.
Чувство досады привело его к скалам, и в брызгах прибоя он выскочил на каменистый берег. Вода отступила, и Дилан остался среди пены. Его ноги с перепонками крепко держались за песок, котиковая шкура спустилась до щиколоток.
Внезапно он замер.
Что- то было не так. Он чувствовал это. Чуял по запаху. Он медленно выпрямился.
Воздух был тяжелым и тихим. Под августовским солнцем от острова исходил жар, как от огнедышащего чудовища. Дилан поймал порыв ветра и, сделав глубокий вдох, почувствовал в горле привкус пепла.
Он напрягся.
Демон.
В воздухе.
На острове.
Среди людей.
Губы Дилана раздвинулись в улыбке, обнажив зубы. Достав припрятанную на берегу одежду, он начал одеваться. Наконец-то он мог поохотиться.
По мере того как Калеб ехал вглубь острова, роскошные коттеджи отдыхающих сменялись более ветхими и менее просторными домами местных жителей.
Рядом с ним, опираясь на дробовик, сидела Эвелин Холл из государственного департамента уголовного розыска. Холл, квадратная и обветренная, как повидавший виды сарай, приехала со следственной бригадой. Видимо, удивление Калеба при виде того, как она сходит с парома, было очень явным, поскольку она сказала:
— Похоже, женщинам на вашем острове покой не светит.
Калеб хмуро улыбнулся, внутренне соглашаясь с этой колкостью. Всего через несколько месяцев после того, как он принял должность шефа полиции на Краю Света, было совершено нападение на Мэгги, а на берегу обнаружено обнаженное мертвое тело селки Гвинет. А теперь вот пропала Реджина.
Эвелин Холл в тех нападениях подозревала Калеба. Но она была единственной женщиной-офицером полиции, которую Калеб мог привлечь к этому, и если — когда! — они найдут Реджину Бароне, он хотел, чтобы в этот момент она была рядом.
Холл, глядя через окно джипа, кивнула в сторону опоры в форме буквы «А», возвышавшейся на вершине скалы.
— Славное местечко.
Тон ее по-прежнему был сухим, но Калеб угадал в этих словах предложение о примирении и ответил:
— Зимой в старой каменоломне устраивают каток или пробивают лунки для моржевания. Вокруг этого места полно дачных домиков.
— Ты говорил, что мы направляемся в лагерь бездомных.
Калеб кивнул.
— Он на другой стороне. У горной компании там была свалка мусора.
Они проехали еще группу домов. Типовые коттеджи, построенные скоростным методом и выраставшие буквально на глазах, как грибы, уступили место убогим лачугам, террасы ландшафтного дизайна сменились заброшенным оборудованием и ржавеющими кузовами пикапов. Не все на острове извлекали выгоду из высоких цен на лобстеров и растущего налога на недвижимость. Калеб знал, что есть семьи, не попавшие в струю, где взрослые склонны к употреблению алкоголя и наркотиков, а дети кормятся мясом оленей и запрещенных к лову мелких лобстеров.
Что и привело их в лагерь бездомных, разбросанный, словно мусор, среди валунов. Утилизация отходов всегда была проблемой для островов. Все привезенное сюда должно было быть убрано или сожжено. В результате здесь накопилась масса материалов, годных для повторного использования. Калеб насчитал несколько хибар, выстроенных из фанеры, картона и металлолома, и одну настоящую палатку с пятнами плесени на выцветшем синем нейлоне, стоявшую на склоне под соснами.
Люди вокруг костра — пять, шесть, семь, сколько их еще? — выглядели такими же потрепанными и обветшалыми, как и их жилища.
Калеб вышел из машины. Эвелин Холл осталась в джипе: дверь открыта, дробовик под рукой.
Навстречу Калебу от огня поднялся полный мускулистый мужчина в красной бандане, с конским хвостом из седеющих волос.
— Буйвол… — приветствовал Калеб.
— Шеф… Вы хотите узнать, что с Лонни?
Лонни был пациентом больницы, утверждавшим, что он одержим дьяволом.
— Как он? — спросил Калеб.
Буйвол пожал плечами:
— Сейчас сами увидите.
Калеб нашел Лонни в кругу у костра. Уперев локти в колени, тот пристально смотрел на дым. Глаз он не поднимал. С другой стороны, и это уже хорошие новости, над своим камнем он не парил и гороховым супом не плевался.
— Следи, чтобы он принимал таблетки, — сказал Калеб.
— Я ему, блин, не нянька, — ответил Буйвол.
— Я тоже, — спокойно отрезал Калеб.
— Он болен.
Калеб пробежал глазами по лагерю.
— Не возражаешь, если я тут осмотрюсь?
Буйвол скрестил толстые руки на массивной груди.
— Ордер на обыск есть?
— А у тебя есть разрешение на то, чтобы разбить здесь лагерь? — ровным голосом поинтересовался Калеб.
— Зараза! — сказал Буйвол.
— Насколько я понял, это должно означать, что ты раз решаешь мне провести досмотр, — закончил обсуждение Калеб.
Он посмотрел в сторону темной дыры входа под ближайший навес, раскинувшийся под сенью деревьев, словно гигантский гриб, и мысленно перенесся на жаркие белые улицы с резкими черными тенями, к пустым дверным проемам и слепым провалам окон, к снайперам на крышах домов. У него заныло под ложечкой. Он был рад, что за спиной у него сейчас Холл со своим дробовиком.