— Тогда предоставь это мне.
— И не подумаю!
— Реджина! — Он взялся за веник выше ее руки. Голос веселый, глаза горят, весь такой горячий, реальный… и так близко, что она могла бы поцеловать его. — Ты действительно собираешься бороться со мной в перетягивании веника?
Она думала об этом.
— Нет.
— Тогда все хорошо.
Вздохнув, она отпустила веник. Он подмел пол. Она вытерла с доски вчерашнее меню.
— Спасибо, что взял Ника с собой на лодку, — сказала она. — Он весь вечер только об этом и говорил.
— Мы отлично провели время. — Дилан высыпал мусор из совка в ведро. — Завтра я возьму с собой тебя.
Реджина вытерла перепачканные мелом пальцы о передник.
— Не могу. Я должна работать.
— Ты же не можешь работать все время.
Он прошел за ней в кухню и поставил веник в кладовку для швабр. Эта кладовка… От воспоминаний Реджину передернуло.
Дилан нахмурился.
— Ты выглядишь измученной.
— Я в норме. Просто устала. — Она выдавила из себя натянутую улыбку. — Утренние недомогания переносятся тяжело, да и начались на этот раз рано.
Тебе нездоровится?
Она должна была бы чувствовать благодарность за его беспокойство. Но она не хотела, чтобы он крутился вокруг нее только потому, что ему ее жалко.
— Это связано с ребенком?
— Да. Нет. Не знаю. — Тревога обострила ее нервы и сделала голос резким. — Ну, у меня были колики. — Мужики ненавидят колики! — Они продолжались целый день.
— Скажи, что я могу сделать, — попросил он.
Если она должна ему говорить, то какой в этом смысл?
— Ничего. Я была у доктора. Я не хочу, чтобы ты сидел возле меня, как нянька.
Он смотрел на нее неподвижным взглядом. Молча. С готовностью. И совершенно беспомощно.
Его чувства были подавлены в тринадцать лет, подумала она. Некому было его учить. Некому было к нему прикоснуться. Никогда.
Она вздохнула.
— Можешь попробовать меня обнять.
Он неловко обхватил ее руками, как школьник на танцах в шестом классе.
В первый раз с трехлетнего возраста она позволила себе положить голову на сильную мужскую грудь. Она не привыкла прижиматься к людям. К мужчинам.
Она закрыла глаза. От него пахло морем.
Они стояли посреди кухни, слегка касаясь друг друга, пока понемногу их дыхание не смешалось и не слилось в едином ритме, пока он не согрел ее своим телом. Она и раньше замечала, что тело у него очень горячее.
Постепенно исчезли ее страхи и тревоги, досада и одиночество. Сердце забилось чаще. Его грудь расправилась. Животом она чувствовала его напряженный член. Руки ее вцепились в рубашку у него на спине.
— У меня для тебя кое-что есть, — сказал он.
Она улыбнулась, не открывая глаз.
— Я уже заметила.
Он взъерошил ее волосы.
— Не это. Вернее, не только это.
Чуть отстранив ее, он принялся хлопать себя по карманам, как человек, который ищет ключи или зажигалку. Наконец он нашел, что искал, и протянул ей: мелкая золотая цепочка с одной жемчужиной в сияющем сплетении металла.
По- настоящему красивая и очень большая жемчужина.
Реджина затаила дыхание. Она спрятала руки за спину, показывая, что не может принять это. Она много раз предупреждала Ника, что опасно принимать подарки от посторонних. Не то чтобы Дилан был теперь совсем уж посторонним. Но все-таки…
— Возьми это, — сказал он. — Тебе нужна цепочка взамен той, что порвалась.
— Цепочка, какая изящная… Но она…
Слишком красивая. Слишком дорогая. Слишком болезненно напоминает подарок мужчины любимой женщине.
— Она принадлежала моей матери, — сказал Дилан. — Она обладает силой, способной защитить, как защищает твой крестик.
— Ох! — Ей так хотелось взять ее. — Как это… разумно.
Его глаза блеснули.
— Я догадывался, что ты подумаешь об этом.
Она вытащила из кармана маленькое распятие и дрожащими пальцами повесила его на цепочку. Круглая жемчужина и блестящий крестик скользнули навстречу друг другу и тихо звякнули.
— Спасибо, — сказала Реджина. — Она великолепна!
Она посмотрела на украшение у себя на ладони и перевела взгляд на Дилана. На щеках его горели яркие пятна румянца.
— Мне нужна твоя помощь.
— Сейчас помогу. Повернись.
Она послушалась его и приподняла волосы, чтобы не мешали. Она ощутила его неловкие пальцы у себя на шее, а затем почувствовала теплое короткое прикосновение, которое могло быть прикосновением его губ. Ее сердце подкатило к горлу.
— Ладно. — Она тяжело сглотнула. — Думаю, тебе пора идти.
«Останься!» — шептало ее сердце.
— Я мог бы остаться, — тут же эхом отозвался он.
Она очень хотела этого.
— Нет, нельзя. Я сказала Нику, что сегодня у него может переночевать друг.
— Тогда и у тебя тоже, — сказал Дилан с такой готовностью, что Реджина рассмеялась.
— Ответ неправильный.
Даже если бы Ник принял этот аргумент, даже если бы Реджина решилась нарушить свое давнее правило, она не могла сделать их предметом комментариев веснушчатого десятилетнего Дэнни Трухильо, чьи инстинкты были отшлифованы безумной любовью его матери к сплетням и чья речь, как и разговоры героев видеоигр, в которые он постоянно играл, была перенасыщена кровавыми разборками, сексуальными притязаниями и крепкими выражениями.
И все же Реджина рассчитывала — надеялась! — что Дилан станет спорить с ней. Но он только проводил ее через кухню и наверх по лестнице, подождав, пока она откроет дверь, на площадке перед квартирой, — как примерный мальчик, провожающий девочку после приятной вечерней прогулки.
— Прости. Мне показалось, я услышал, как пришла мама.
— Да. Ну и что?
Ник закусил губу.
— Тогда почему она не заходит?
Дэнни настороженно поднял голову, прислушиваясь к звуку, доносившимся с лестничной площадки. По крайней мере так это себе представляла Реджина. У нее никогда не было свиданий с примерными мальчиками.
— Утром увидимся, — сказал он и на прощание поцеловал ее.
Но она совсем не так представляла себе поцелуй примерного мальчика. Дилан схватил ее, прижал спиной к двери и увлек за собой. Его язык, губы, тело заставляли ее трепетать, испытывать боль и горячее желание. Когда они снова всплыли на поверхность, кровь стучала у нее в висках, сердце вырывалось из груди, а в его глазах горел грешный огонь.
— Спокойной ночи, — сказал он.
— Чувак, мы погибаем здесь, — пожаловался Дэнни.
Двое мальчишек лежали на животах перед телевизором, а между ними стояла миска с поджаренными заготовками для пиццы, посыпанными корицей и сахаром. Их лица были липкими от сладостей. Как и кнопки пультов управления. Ник нажал паузу, и легионы смерти, окружившие боевые порядки их воинов, замерли.
Потому что она там не одна. С этим парнем, с Диланом.
А- а…
Ник расслабился. Тогда все в порядке. Дилан был крутым.
— Он, наверное, целует ее на прощание.
Дэнни громко чмокнул и загоготал.
Ник тоже засмеялся, но в душе ему было вовсе не смешно. При мысли о том, что Дилан целует его маму, у него заныло в желудке. А может, это из-за жареного слоеного теста. Хотя сам Ник так не думал.
— Он здесь просто для того, чтобы присматривать за ней, — сказал он, потому что именно так вчера вечером сказал Дилан. Тогда это выглядело нормальным, но сейчас, в присутствии Дэнни, Ник подумал, что, возможно, это звучит довольно глупо.
Дэнни закатил глаза, подтверждая подозрения Ника.
— Ну да! Поэтому он и дал тебе ту монету.
Ник искоса глянул на него.
— Ты о чем?
— Да о монете же, тупица! Он дал тебе кое-что, а теперь околачивается вокруг твоей матери. Чувак, если взрослый делает такие вещи, значит, он хочет иметь с ней секс!
Щемящее чувство в животе усилилось. Ник сжал кулаки.
— Этого не может быть. А ну-ка возьми свои слова обратно!
— Не вопрос! Как хочешь.
Дэнни какое-то время озабоченно смотрел на него, что-то соображая. Потом улыбнулся.