Здесь утверждают, будто офицеры, в том числе сам адмирал Стрёмшерна, предпочли бы, чтобы король поскорее отправился обратно в Торпум. Кроме того, что присутствие короля заставляет беспокоиться о его охране, при нем офицеры армии и флота ни минуты не могут ощутить себя свободными. Говорят, по этой причине в усадьбе Дюне, по соседству готовится большое пиршество в честь короля. Честь — честью, но вернее всего за этим кроется умысел сыграть на отвращении короля к подобного рода застольям и побудить его отправиться восвояси. Насколько истинны эти слухи и можно ли говорить об изощренном коварстве против великого монарха, об этом ваш корреспондент судить не берется.
В утренние часы корреспонденту посчастливилось несколько мгновений лицезреть короля, когда он инспектировал батареи на берегу. У него было усталое и, прямо говоря, недоброе лицо, глаза горели желтым пламенем, которому монарх, однако, не позволяет выплеснуться через край. Молодой и сильный человек, но в то же время осунувшийся и ожесточенный. Он был неразговорчив. Лицо его отнюдь не излучало радости. Напрашивается сравнение с людьми, о которых говорят, что они отбрасывают тень, даже когда отсутствует свет.
Он потерял Европу и хочет приобрести Норвегию.
Моему курьеру пора в путь.
Старик в арестантском подвале норовил выглядеть еще старше и несчастнее, чем был на самом деле. Он до тех пор канючил, что хочет пить, пока стороживший их одинокий матросишко не выпустил этого дохляка на волю, только бы не слышать его нытья. Выбравшись из подвала, Гауте расположился на солнце лицом к морю, вдыхая свежий запах соли и влажных водорослей. В гавани стояло на якоре два десятка судов. Берега кишели солдатами и матросами. Было ясно, что вскоре начнется разгрузка.
Гауте сидел и думал про Улауг, про ее искалеченное бедро — видно, сломана кость. Сперва надо расположить шведов в свою пользу, не такие уж они нелюди, если подойти по-хорошему. Затем он попытается переправить Улауг на какой-нибудь из соседних хуторов, чтобы как-то ее подлечить. Гауте часто думал о шведах с большим расположением, чем о своих согражданах в Фредриксхалде. Застрелишь шведского вояку — прямая польза, и не наушники они, а еще Гауте слышал, что в Швеции есть закон, по которому всем старым солдатам положена пенсия. Внезапно он вытаращивает глаза. Среди снующих мимо людей он видит свою молодую жену Кари Расмюсдаттер — она стоит и разговаривает с шведским солдатом.
Он протирает глаза, но волей-неволей вынужден признать, что не ошибся. Безотчетно спешит спрятаться за камнем. Будь у него здесь кремнёвка — но она зарыта в землю дома, в Фредриксхалде, — прицелился бы в солдата, повел бы ствол чуть в сторону — рука тверда, глаз меток — и на миг поддался бы сокровенному желанию, которое иногда посещает его. Спустить курок… И в возникшей сумятице незаметно затеряться в толпе матросов и солдат.
Но у него нет оружия. Гауте сидит за камнем, не сводя с нее глаз, и вдруг его осеняет догадка, как она очутилась здесь. Небось вынюхивала, где он, болтала языком налево и направо и оказалась в числе пленных еще и потому, что эта молодая тварь не прочь пойти с солдатами. Охваченный злобой, сейчас он и впрямь застрелил бы ее. Да только нечем.
Гауте сидит и вспоминает один из многих случаев, когда она встретила его бешеной бранью. С пеной на чувственных губах, крепкая, пышногрудая, полуголая — дело было рано утром. Он несколько дней бродил по окрестным селениям и вернулся домой, подстрелив двух шведов и предвкушая награду от Педера Колбьёрнсена. Но ей он об этом не мог сказать. Она не умела держать язык за зубами. Желая унять Кари, он поднял ее, положил вниз лицом себе на колени, задрал подол ночной рубашки и прошелся ладонью по ягодицам. Да только на сей раз не помогло. Она продолжала орать, сперва со злостью, потом с отчаянием:
— По своей воле никогда за тебя не пошла бы! Старый пень!
Эти слова вспоминались ему не раз. Особенно после удачного выстрела, когда он в довольном и вместе с тем покаянном настроении отдыхал душой у костра. У нее есть человеческие помыслы и желания? Ему это не нравилось. И он все чаще думал о том, что пора уже назначать себе последний день, когда закончится его странствие и будет сделан последний выстрел.
Вон она. Стоит по ту сторону пригорка, он видит ее волосы за непрерывным потоком матросов и солдат. Можно надеяться, что она его не заметит. Но ведь нет у него оружия.