— От твоего брата, — сказал он.
Ее лицо прояснилось.
— Верно. Давно вы знакомы?
С момента превращения Дилана, когда ему было тринадцать, и Атаргатис обнаружила, что ее старший сын селки. Она вернулась с ним в море, оставив свою человеческую семью.
Год спустя она умерла, попав в ловушку в рыбачью сеть и утонув, а Конн стал опекуном Дилана в Убежище.
— Достаточно давно, — сказал Конн.
Туман капал с деревьев, подобно слезам. Дома становились меньше и отдаленнее. Ржавые машины и множество ловушек на лобстера были разбросаны во дворах, подобно обломкам на дне океана.
— Ты когда-нибудь встречался с ней? — неожиданно спросила Люси. — С моей матерью?
— Да.
— Какой она была?
Неудовлетворенной, вспомнил Конн. Она была несчастной из-за жизни, к которой вернулась и от которой ушла. Вдали от магии Убежища, в человеческом обличие, селки старели так же, как люди. Года на земле медленно тянулись для Атаргатис, делая волосы грубыми, изнашивая ее душу, оставляя морщины в уголках глаз. Но она по-прежнему была селки, по-прежнему привлекательной, по-прежнему…
— Красивой, — сказал он
— И это все? Просто красивая?
Что она хотела, чтобы он сказал? Она не была такой, как ее мать, которая ее бросила. Не селки. И даже не красавица. Привлекательной, возможно, с ее худым, спокойным лицом и игривым изяществом, но …
— Красивая и печальная, — сказал Конн. — Возможно, она сожалела, что оставила вас.
— Возможно, — с сомнением сказала девушка.
— Ты можешь спросить у брата.
— После двадцати трех лет? — Неожиданный юмор осветил ее глаза. — Не думаю.
— Тогда, у отца.
— Мы не говорим о ней. — Ее плечи напряглись. Она уставилась прямо вперед на темнеющую дорогу. — В действительности мы о многом не говорим.
Ее оберегали, — подумал он. Гораздо удобнее задавать вопросы о нем, чем предложить что-нибудь от себя.
Он вспомнил о той позиции, которую она заняла в ресторане, наблюдатель в своей собственной семье.
Изолированная.
Уязвимая.
Он мог бы использовать это, подумал он.
— Ты можешь говорить со мной, — сказал он.
Люси открыла входную дверь, неприятно осознавая, что Конн стоит на крыльце у нее за спиной. Ладони стали влажными. В желудке все затрепетало. На мгновение она вернулась в пятый класс, когда боялась привести домой друга после школы.
Дверь со скрипом открылась.
— Папа?
Ответа не было.
Желудок расслабился.
Обнадеживающий аромат мяса и овощей, которые она утром бросила в крокпот, нахлынул, приветствуя ее, и почти маскируя запахи от старого и затхлого ковра.
Из колледжа Люси вернулась с ведром чистящих средств и руководством по ведению домашнего хозяйства, словно чистая кафельная плитка могла придать блеск их жизни, будто она могла стереть вместе с пылью все плохие воспоминания.
Может быть, ее усилия не смогли компенсировать годы беспорядка и пренебрежения к треснувшему винилу, тесному пространству и плесени, которая таинственно проросла у подножия лестницы. По крайней мере, полы у нее были чистыми.
Конн последовал за ней, она прошла мимо темной гостиной, щелкнув выключателем при входе. Он остановился в центре ее чистого кухонного пола, разодетый, неуместный, темный и дикий. Сердце ее колотилось. Она задержала дыхание, как если бы он снова проделал трюк высоси-весь-кислород-из-комнаты.
Он не двигался, просто стоял, по-прежнему, сцепив руки за спиной.
— Где твой отец? — спросил он.
Она схватила ложку и приподняла крышку крокпот, надеясь, что он не заметит ее горящих щек.
— Вышел, — сказала она, помешивая.
Конн взглянул в потемневшие окна.
— Уже поздно тянуть ловушки.
Он знал, что ее отец был охотником за лобстерами. Люси сжала ложку. Что еще он знает?
— Мой отец у воды уже в пять утра. Чаще в четыре. Он разгружается и делает свои дела в кооперативе.
Довольная тем, что ни рука, ни голос не дрожали, она положила ложку на столешницу.
— Затем он идет в бар при гостинице и пьет до тех пор, пока они не перестанут его обслуживать.
Она аккуратно накрыла горшок крышкой и повернулась лицом к Конну, спиной к столу, вздернув подбородок.
— Ты голоден?
Молчание, краткое и напряженное, завибрировало между ними.
Своими серебристыми, непроницаемыми глазами Конн изучал ее лицо.
— Да. Спасибо. Пахнет вкусно.
Она почти упала от облегчения и разочарования.
А чего она ожидала?
Что он сказал бы, что он сожалеет о ней, о ее алкоголике отце, о ее паршивом детстве?