Селки не молились.
Пожалуйста, Боже, пусть она будет цела.
Рычащий волк — нет, не волк — появился у него под ногами: горячее зловонное дыхание, влажная окровавленная пасть, пылающие ненавистью глаза.
Демон.
На мгновение перед ним мелькнули зубы и когти нападавшего волка. Конн отсек ему голову одним ударом. Из отделенных частей струей била кровь. Его тело рухнуло, испустив дух, содрогаясь в предсмертных судорогах.
Конн услышал воющий лай, исторгнутый горлом животного, но не им самим.
Конн перепрыгнул через труп, отдавая себе отчет, что были и другие тени, другие сражения вокруг него, рычание, завывание, столкновение кости и стали. Пожалуйста, Боже. Он бежал по следу, который тянулся между неподвижными камнями.
И застыл при виде открывающейся между скалами неожиданной сцены.
Люси. И Йестин. Они подпирали друг друга, спина к спине, как будто их тела склеились, и даже сильный ветер не смог бы их разъединить. Их лица болезненно посерели от страха или от потери крови. Правая рука мальчика свисала, пришедшая в негодность, багровая от запекшейся крови.
Конн вдохнул. Запах серы и паленой шерсти раздирал ему горло. Волос Люси развевались на ветру, как знамя сражения. Юбка была покрыта пятнами крови. Она стояла, неловко раздвинув ноги, между которых лежала, словно тряпичный ком, домашняя собака с вывалившимися наружу внутренностями.
Грудь Конна сдавило.
Ее шатало как заезженную лошадь, голые руки подняты вверх. Никакого оружия. И все же они были окружены черным кровавым урожаем из мертвых волков, лежавших, словно упавшие яблоки под деревьями у подножия склона.
И не смотря на это…
Скалы просто кишели тьмой.
Крик Конна облетел холм.
Картина битвы дрогнула и распалась в напоре шума и жара. Адреналин подскочил. Время замедлилось. Конн замахивался и разил, перерезая горло за горлом. Быстрая, безжалостная, кровавая работа. Демоны были бессмертны, но как огонь, из которого они появлялись, они нуждались в кислороде, чтобы выжить. Они не могли остаться в теле хозяина, который уже не дышал. Его окружали звуки кряхтения, рычания, падения тел.
Волки отступили.
Хранители бросились преследовать их.
Конн переступил через кольцо из трупов и притянул Люси в свои объятья, отчаянно желая коснуться ее, убедиться, что она цела. Она бросилась к нему навстречу, обняла за шею, крепко прижимаясь к нему всем телом. Она так сильно дрожала, уткнувшись в него влажным от слез лицом, что его трепет был почти незаметен. Ее горячие слезы обжигали ему шею.
Дрожащими руками он обследовал ее тело, плечи, спину, ребра. Она была цела. Кровотечения не было. Переломов тоже. Спасибо, Боже.
— Мне жаль, — бормотала она ему в шею. — Так жаль.
За что она извинялась?
— Шшш, — погладил он Люси. — Теперь ты в безопасности.
Он поднял голову и поймал взгляд Моргана. Губы финского лорда скривились. Конн внезапно осознал, что обнимает свою человеческую возлюбленную на виду у собравшихся хранителей. Его руки напряглись. Он посмотрел Моргану прямо в глаза, лишенным выражения взглядом. Я не отступлюсь от нее.
Маленький отряд возвращался назад, по одному и парами, волки были перерезаны, демоны казнены.
Конн посмотрел вниз на макушку Люси. Как она и Йестин смогли так долго удерживать волков?
— Йестин… — сказала она.
— В порядке. Все будет хорошо. Храбрая девочка.
Она подалась назад.
— Я не была храброй.
— Вы меня обыграли, — сказал Йестин из-за ее спины.
— Мне жаль, — повторила она, глаза на бледном лице казались огромными.
Она была одержима? Нет. Тогда…
Ее взгляд упал на неподвижно лежащего в ее ногах Мэдэдха.
Ах. Понимание скользнуло в Конна как лезвие, повреждая ребра, пронзая сердце.
— Все в порядке, — мягко солгал он.
Все смертные создания умирают. По крайней мере, он не потерял ее. На этот раз.
Он присел около Мэдэдха и положил руку ему на голову. Ниже спутанной окровавленной шерсти торчали острые кости. Дыхание собаки походило на хрип, теплое и слабое. Золотистые глаза остекленели, задние лапы дернулись, как будто собака бежала во сне лежа около стола своего хозяина перед горящим камином.
В пересохших и занесенных песком глазах Конна защипало. Он не плакал. Селки не плачут. Всего лишь собака, с отчаянием сказал он себе. Одна из сотен за минувшие столетия, верная и легко заменимая.
Его горло сжалось от горя.
Он не мог излечить его раны. Этот дар был потерян для его людей еще до правления его отца.
Но кое-что он мог сделать.
Он погладил жесткую шерсть. Он направил свою силу через свои руки, через спутанные внутренности, разорванную плоть и истерзанные нервы, вбирая в себя боль, облегчая страдания собаки и ее уход.