Морской наёмник
Разным Котятам посвящается
Все люди делятся на живых,
мёртвых и плывущих по волнам.
БУЙС «НОЙ»
I
Океан лопнул как кусок гнилого сукна, что рвут в разные стороны жадные руки, как натянутая парусина палатки, в которую угодило крупнокалиберное ядро. И этим ядром явился владыка глубин морских, символ непостижимости замыслов Творца, огромная рыбина[1]. Йост, правда, утверждал, что китов Господь сотворил, исключительно помня нужду людскую и тягу к свету[2].
Непостижимо, чудовищно огромный китище. Его ждали, но он явился столь неожиданно и страшно, что Михель толком не разглядел ни глаз, ни пасти, ни головы, ни плавников, а только нечто живое и огромное. Змееподобное тело, мокрой дугой выгнувшееся над бездной. Казалось, телу этому не будет ни начала, ни конца. Оно выглядело бесконечным: словно кит, играясь, схватил под водой себя за хвост, да так и собрался вертеться колесом — на страх китобоям — вплоть до второго пришествия.
Михель вернулся из мира страшилищ оттого, что кто-то бесцеремонно тряс его за плечо.
— Прекрати орать! — строго гаркнул ему в самое ухо Питер. — ОН тебя всё равно не услышит, а наши уши не заёмные и не покупные — оглохнем ведь.
— Боже, ведь всё то дерьмо, что я делал до этого, гроша ломаного не стоит в сравнении с таким величием, — едва не заорал в ответ Михель. — Где тут у вас ближайшая суша или, на крайний случай, корабельная палуба?
— Это делается так, — раздался спокойный, ровно с небес, голос, и Йост, как-то без особого замаха, отчасти даже лениво, послал свой снаряд проверить наличие сердца у живой горы.
Михель, осознавший наконец, что всё здесь, в шлюпке, будет делаться — даже если и пойдёт как надо — без малейшего его, Михелева участия, едва подавил мощнейший позыв броситься помешать Йосту: «На кого он руку поднял, безумец?!»
Глухой стук слился со сдавленным «Йохо!» гарпунёра. Только Виллем осмелился подать голос:
— Вляпался, голубчик ты наш синенький!
Тело левиафана словно застыло во времени. Но лишь для того, чтобы уже через мгновение со стопудовым грохотом рухнуть в пучину, кою он столь неосмотрительно покинул. Судорога огромной боли, — у этого гиганта всё должно быть непременно огромным, — прокатившись по телу, передалась хвосту, мгновенно обратившему окружающую водную гладь во взбитые сливки.
Эти удары не оставили бы, верно, камня на камне даже от крепчайшего крепостного бастиона, не то что от их жалкого вельбота, но Йост ведал, где надо ставить лодку, поэтому нанесённый китом вред ограничился беспощадной болтанкой судна на поднятой крупной волне.
Михель судорожно схватился руками за борт, опасаясь вывалиться, тогда как гарпунёр, не теряя даром ни секунды, с криком: «А вот тебе в печёнку!» поразил рыбину запасным гарпуном.
— Готовьсь! — обернул он к экипажу весёлое, раскрасневшееся от возбуждения лицо. — Счас, ежели не нырнёт, подойдём и добьём острогами.
«Он рехнулся!» — в невольном немом восхищении подумал Михель.
Однако планам гарпунёра не суждено было сбыться. Кит, осознав, что верх — это не только свет и воздух, ринулся в спасительные глубины. Сразу же запахло палёным: задымился раскручиваемый с гигантской скоростью линь, привязанный к первому гарпуну.
— Жиром, жиром его, иначе сгорит и оборвётся к чёртовой бабушке посреди воды! — Йост ещё и находил место для шуток. — Держись, родимые, счас помотает вволюшку!
Огромная бухта, насчитывавшая не одну сотню локтей отборного линя, канула в ледяную глубину, словно и не существовало сё никогда, оставив на намять лишь облачко сизого дыма да запах горелой тряпки и прогорклого жира, коей сё смазывали. Питер тут же привязал запасную — находившуюся в корме и, в свою очередь, крепко принайтованную к толстому брусу в шлюпке. Михель, у которого от непривычной работы и позы затекли ноги, сделал неосторожное движение. Канат, точно живая тварь, тут же стальной удавкой захлестнул ступню, и Михель, чудом не переломав кости, взвился в воздух. А в следующее мгновение уже летел в океан, где сгинуть бы ему неизбежно в глубинах, увлечённому китом, но, блеснув в воздухе, широкий нож Йоста за мгновение до непоправимого обрубил линь-убийцу. Освобождённый, Михель по инерции толчка врезался в воду, но вскоре всплыл, бездыханный от силы удара. И всё это столь стремительно, что никто и ахнуть не успел.
2
«Нужду людскую и тягу к свету» — китовый жир шёл в то время почти исключительно на выделку свечей и заправку светильников.