Хотя... ерунду ты мелешь, Михель. Какой такой сговор может быть у нелюдима-молчуна Вацлава и Джорджо, который за полчаса вытараторивает слов больше, чем деревня Вацлав цедит за год? Так что, выходит, ежели не подвернулся б Макс под руку, то никакого коллективного побоища и не наметилось бы. Отошли бы на ближайшем привале Михель и Джорджо подале, в овраг, допустим, прихватив для верности каждый по секунданту, а итог встречи свалили бы на вездесущих шведов, мстительных мужиков или кого там ещё; да и то кабы кто на тело набрёл, а нет — так ошельмовали бы дезертиром, да и дело с концом.
Но вот что уязвило до глубины души: почему он именно Михеля счёл себе под силу, итальяшка заносчивый? Выходит, я по его меркам — слабак?! Даже Союз святого Марка сюда приплёл[50], гауклер[51]. Ну я ему задам: насыплю перцу под хвост, в паштет нашинкую — только б до дела поскорее дошло.
И шагали-то они уже не нестройной толпой, а двумя шеренгами: дуэлянт против дуэлянта. Шли, небрежно косясь, но на деле внимательно следя за каждым движением друг друга, цедя язвительные фразы. Старались, впрочем, не зарываться: фактор леса тяготел, давил, остужал не в меру горячие головы.
Примолкли капралы, поняв, что словами уже ничего не поправишь: зачинщиков из массы не выдернуть, общий настрой на драку не переломить. Сбились кучно в хвосте строя, понимая, что гаёв не в меру распалённых вояк вполне может перекинуться на начальство. Любой солдатский бунт, как правило, оборачивается нещадным битьём отцов-командиров.
Ротный ещё выкрикивал ругательства, лапая шпагу, а потом плюнул и уехал обедать. Отмахнулся от конфликта как от назойливой мухи, хотя многие подумали, что, пожрамши, вернётся не один. А и ладно: кому повезёт в ристалище, те и ответят головами и спинами.
Четвёрка разведчиков, кое-как, вернее — никак, осмотревшая лес и доложившая, что никого там и в помине не было, быстро сообразила что к чему, и вот их уже не четверо, а двое на двое.
Приятные прогулка и беседа были прерваны самым преотвратным образом. Сколь ни обзывай чёрта нечистым, он чёртом и останется. Дьявольская сущность шведских еретиков на этот раз проявилась в том, что они не стали устраивать засаду в лесу, как все ожидали, — они залегли прямо в поле. И когда солдаты, поверив почему-то разведке, таким же недоумкам, как они сами, выбросили все мысли о возможных противниках, шведы и предстали нежданно-негаданно третьей силой. Поднялись и врезали хлёстко из мушкетов, не разбирая особо, кто здесь против кого настроен биться.
«Какая глупость, — невпопад подумал Михель, когда вокруг уже свистели пули и падали люди. — Обождали б чуток, вполовину б меньше хлопот им было». Но он напрасно беспокоился за шведов, ибо те и так сделали половину работы своим залпом. Вот уже и Вацлав, смертельно ужаленный неприятельской свинцовой «пчёлкой», сполз по Максу, обрывая тому пуговицы, и, уже упав, отчётливо произнёс, прежде чем замолчать навеки:
— Я не смогу доставить тебе удовольствие, скрестив шпаги, как клятвенно обещал. Уж прости и не сочти за труса и пустобрёха.
Это была самая длинная тирада в его жизни.
Джорджо?! Вот и он, родимый, валяется в траве. Наповал, ранен? Не дождёшься! Итальянец ловко перевернулся на спину и внимательно посмотрел на Михеля, словно читая мысли:
— Не дождёшься. И я не дождусь. Ты только, смотри, Михель, пулю не слови. Ты ведь мне после боя очень даже понадобишься.
— Дуралей ты, итальяшка, — сплюнул Михель, широко махнув в сторону ноля, словно поясняя: разве можно сейчас забивать голову такими глупостями, если её вот-вот оторвать могут? — Тебя бешеная собака, случаем, не куснула на днях? Или урсулинка какая одержимая с костра сбежавшая?[52]
— Вот-вот, и за дурака ответишь, и за собаку. — Джорджо слышал лишь то, что хотел.
— Пойдём, прогуляемся, раз ты такой неукротимый. — Михель сделал гостеприимный, приглашающий жест в сторону выросших словно из-под земли, в коконах сгоревшего пороха, врагов.
— А что, думаешь, не пойду? Ответь только — хоть один пистолет имеешь?
— Пару, Джорджо, пару. И в спину, чур, не стрелять.
— И за эти слова ответишь.
— Макс, составишь компанию?.. Да ты, никак, дерьмовый дружок, собрался жить вечно.
— Его храбрость серпом срезали. С такими слизняками даже храбрым быть неинтересно.
— А я что? Я ничего. Я их знаешь как счас за Вацлава?! Чего их бояться, шведов-то? Прошли безвозвратно те времена и быльём поросли...
...Длительная Война, она ведь что? — нивелир гигантский. Или ярмо, скажем. Подравнивает боевые качества всех армий, в неё впрягшихся. Или алхимик великий. В её ретортах, кубах, тиглях и сепараторах скверные, слабенькие, неудачливые части усыхают, кальционируются, выкристаллизовываются, сепарируя, отжимая неприемлемые, случайные элементы. И если золото из оставшегося материала получить не удастся, то мечи ковать из этих людей уже можно — такие молодцы остаются. И наоборот: некогда отличные полки начинают разбухать, разжижаться, напитываться сверх краёв разной дрянью.
50
«Союз святого Марка» — здесь: Джорджо путает или сознательно запугивает Михеля, ибо старейший фехтовальный Союз святого Марка был основан в 1487 г. не в Италии, а во Франкфурте-на-Майне.
52
«Или урсулинка какая одержимая, с костра сбежавшая?» — здесь: намёк на один из крупнейших инквизиционных процессов 1632—1634 гг. в рамках «охоты на ведьм», главными жертвами которого стали урсулинки женского монастыря в Лудене.