Виной подобным пермутациям — весь этот сброд вчерашних землеробов, пивоваров и студентов. «Вояки» эти гибнут сотнями, мрут тысячами, но умножаются мириадами. Огромной толпой они мечутся в поисках жранья. Они подвержены всем слухам, пусть даже самым фантастическим, ещё легче поддаются панике. Не имея морального якоря, они находятся в постоянном дрейфе. И едва какая-либо сторона начинает одолевать, то есть выиграют стычку-другую, плёвую, или каким-то чудом наскребут жалованье за недельку-другую, или хотя бы возымеют намерение завернуть носки башмаков в область, богатую «жирными мужиками», — пиши пропало. Эти части, с головой и потрохами, захлёстываются валом всех этих молодчиков из разряда «перекати-поле». Кабы они хоть немного, да усиливали армию, кою «осчастливили» своим присутствием! Болваны-командиры никак не могут осознать простой истины: пятнадцатитысячная легкоуправляемая преданная армия гораздо лучше пятидесятитысячной толпы, пусть и вооружённой. Небольшая заминка — и вся эта толпа схлынет так же быстро, как и накатила.
Потому-то шведы, они ведь шведы только по названию да по знамёнам, а присмотрись, принюхайся — шибанёт в нос нашим, доморощенным.
Макс, сначала причитавший что-то вроде: «Да их же там больше, чем чертенят на острие иглы», потом разошёлся и захотел оказаться впереди, и Михелю пришлось рявкнуть, чтобы тот приотстал и приглядывал за флангами и тылом. А Джорджо с каждым шагом к противнику всё больше приободрялся, словно насыщаясь, подобно вурдалаку, острыми запахами крови, свежей развороченной плоти и тем пряно-жгучим ароматом военной опасности. Обернув весёлое злое лицо к Михелю, он неожиданно закричал:
— Ты уже имеешь заговорённые пули — те, что всегда летят точно в цель? Сходи к ворожее — недорого возьмёт по моей протекции! Зато в бою себя уверенней почувствуешь!
Михель тогда на секунду даже пожалел, что связался с таким одержимым. Поддержал Макс, заоравший в другое ухо:
— Михель, наши-то подтягиваются! Клянут нас почём зря, однако ж топают, не бросают. И дуэлянтов своих за собой волокут, так что десятка полтора набирается. А Ганс, судя по хитрой роже, своего уже тиснул втихомолку, пользуясь суматохой-то. — И без перехода, жалобно: — Может, подождём ребятишек? С ними оно верней как-то...
— А на черта они сдались? На черта, я вас спрашиваю?! Вслед за этими охломонами, глядишь, и шведы сюда ж набегут — истребляй их потом, пока руки не отвалятся! Вон, вон, видишь, один чешет, только пыль клубится?! Держи, родимый!..
— Эй, олух итальянский, он же не упал! Чешет себе как чесал, даже не запнулся!
— Правильно, — захохотал Джорджо, даже заряжать бросил. — Я ж за эти ещё не расплатился. В долг старая ведьма наговор творила и упредила строго-настрого, что пока до последнего крейцера не отдам — цены им никакой.
— И ты с такими пулями попёр на рожон? И нас поволок?! Зелье у тебя, случаем, не подмочено? Святой водой там, али ещё чем?
— А ты-то, Михель, ты-то на что? Вот и будешь меня оберегать. Мушкетом, шпагой, да и грудью, коли понадобится.
— На черта ты мне сдался! За каким дьяволом я вообще с тобой связался!
— Знай же, о великий Михель, что Дьявол — дух могущественный и удивительный, — ляпнул Джорджо невпопад что-то книжно-заумное. — Не кипятись мелким ключиком, но знай, что шведа, который тебя прикончит ненароком, я хоть из-под земли вырою, но отомщу за твою смерть.
— Утешил, называется, душу. Я-то подумал — бутылку ему на радостях выставишь.
— Поставлю, поставлю. Дерьма бутылочку, пополам с крысиным ядом.
— Хорош препираться, петушки! Вон там пяток шведов что-то нам явно пытаются сказать.
— Поболтаем и мы с ними, — проворный Джорджо уже перезарядил, приложился и на этот раз не подкачал. — Хороши пули заговорённые! Вот уже и четверо только хотят с нами побеседовать... Присоединяйся, Михель, к общему говорку, не тушуйся!
— Пусть ближе подойдут, тогда и жигнем. А вы с Максом прямо близняшки-братья: и брешете много да пусто, и стреляете скоро да мимо, — поморщился Михель, потому как Макс саданул над самым ухом. — Ты куда палишь-то?!
— Поверните свою башку налево, сударь, и вы сразу поймёте.