А тем временем Катя вела его все выше и выше. Луна была по ту сторону гор, и глубокая тьма окружала их. Катино темное платьице, темные ее волосы были почти не видны, во мраке слегка белели только ее босые ноги. Эти ноги ступали быстро и уверенно, и Макар Макарыч не без труда поспевал за ними.
Иногда Катя вдруг останавливалась. Макар Макарыч останавливался тоже, думая, что она сбилась и потеряла дорогу. Но скоро он понял, что дорогу она знает отлично, а останавливается, чтобы попытаться разглядеть какое-нибудь особенно ей милое знакомое место.
Она была очень взволнована тем, что вот она снова на своем родном берегу, который так долго не видела.
- Если бы не было так темно, - шептала она, - я бы вам отсюда показала крышу нашего дома. Перед домом березка - она тоже видна отсюда. Это единственная березка здесь. Мой папа из Ярославской области, и когда он переехал сюда, на юг, ему очень не нравилось, что здесь нет берез. И он посадил одну березу перед нашим домом, и она выросла…
- А где сейчас твой отец?
- На фронте.
Тропинка становилась все круче и уже. Она вилась по крутому склону - правым плечом они все время задевали за камни, слева была почти отвесная пропасть. Чтобы не оступиться, Макар Макарыч старался ставить ноги на те самые места, где ступала Катя. Иногда звезды вверху внезапно исчезали, заслоненные незримыми скалами, нависшими над их головами. По тропинке этой, видимо, давно никто не ходил - во многих местах она почти совсем заросла кустами ежевики; длинные гибкие и колючие прутья лезли им в лица, их приходилось раздвигать руками.
Сначала Катя рассказывала главным образом о своем доме. Но чем выше они поднимались, тем чаще вспоминала она о пещере.
- Я открыла ее очень давно, когда мне было восемь лет, - рассказывала она Макару Макарычу. - Сначала я играла в хозяйство. В одном углу у меня была кухня, в другом - столовая. Я готовила моим куклам и кормила их. У меня там были вырезанные из газеты скатерти с фестончиками, и салфетки, и веник, и ведро - все, как у моей мамы. Но потом эта игра мне надоела. Оттуда было видно море и проходившие мимо корабли, и я стала следить за кораблями. А потом превратила свою пещеру в крейсер…
Она торопилась, ей не терпелось войти в пещеру как можно скорее. Там, в пещере, такой знакомой, встретит их капитан-лейтенант, которого она никогда не видала… Ей хотелось представить себе капитан-лейтенанта.
- Какой он? Высокий? - спросила она Макара Макарыча.
- Высокий.
- Очень?
- Нет, не очень, - сказал Макар Макарыч.
- А он любит Маню?
- Ну, ясно. У него жена умерла, и Маня осталась за хозяйку. Только и семьи у него - Маня да мы.
- Вы? Кто - вы?
- Катерники.
Беспорядочная пальба немецких береговых батарей по катеру давно уже умолкла. Опять наступила тишина, и в этой тишине стал слышен слабый гул. Это, безусловно, тоже был гул пальбы, но очень отдаленной.
Макар Макарыч несколько раз останавливался и прислушивался.
- Слышишь? - спросил он.
- Это там, у нас за городом, - сказала Катя.
К постоянному ворчанью фронта она так привыкла, что перестала замечать его.
- Нет, не за городом, - сказал Макар Макарыч подумав. - Тут пальба за городом не слышна. Это здесь, за горами.
И, помолчав, прибавил:
- Все-таки странно… Здесь, за горами, как будто ничего не должно быть.
Но до пещеры было уже совсем недалеко. Катя его торопила, он сам торопился, и у него не было времени об этом раздумывать.
Перед входом в пещеру оказалась довольно большая ровная площадка, висевшая над пропастью. Это был скалистый уступ на склоне горы, благодаря которому огонь, горевший в пещере и хорошо видный далеко в море, не был виден внизу, на побережье. Вход в пещеру был узок и невысок, но Макар Макарыч, взойдя на площадку, сразу заметил его, потому что оттуда струился красноватый свет. Катя шла впереди и направилась прямо к свету. Макар Макарыч не хотел, чтобы она вошла в пещеру первая, и очень заторопился. И вышло так, что они одновременно вбежали в пещеру.
В пещере у самого входа наткнулись они на кучу тлеющих углей. Недавно здесь пылал большой костер, но он успел догореть, и даже угли по краям уже темнели.