На столе стояла чернильница с такими знакомыми Коле медведями.
- Пора нам познакомиться, - сказал Виталий Макарыч, ласково и серьезно глядя Коле в лицо. - И не только потому, что я учитель, а ты мой ученик. Мы с тобой связаны и иной, еще более прочной связью, и нам нужно знать друг друга. О чем же ты хотел со мной поговорить?
Коля хотел поговорить с ним о папе. Но, как всегда, заговорить о папе было ему трудно.
- Вы были партизаном? - спросил Коля.
- Был, - ответил Виталий Макарыч.
И охотно, просто, дружески, как большому, он стал рассказывать Коле о себе.
- До войны я жил с сестрою в Тирасполе, - сказал он. - Я заболел аппендицитом, меня положили в больницу и сделали мне операцию. Когда в Тирасполь пришли вражеские войска, я еще лежал в больнице и никуда не мог двинуться. Меня схватили, упрятали в лагерь, и я думал, что там помру. Однако выжил. Через полтора года я бежал из лагеря и тайком вернулся в Тирасполь. Спрашиваю: где сестра? Говорят: ее убили. В Тирасполе я больше оставаться не мог - за мной следили, - и я ушел. Я пришел сюда, в этот город, так как понимал, что Красная Армия освободит этот город раньше, чем Тирасполь. Здесь я познакомился с партизанами, и они приняли меня в отряд.
Коля внимательно слушал этот рассказ, думая, что Виталий Макарыч сейчас расскажет и о знакомстве с его папой. Но Виталий Макарыч вдруг спросил:
- Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?
- Моряком, - ответил Коля.
- Здесь есть еще один мальчик, который хочет стать моряком, - сказал Виталий Макарыч. - Он в бригаде маляров, его зовут Степа. Храбрый мальчик! Ах да, ты ведь, кажется, с ним приятель…
Коля кивнул головой. Он, конечно, не собирался рассказывать Виталию Макарычу о своей ссоре со Степочкой.
- Я тоже хотел стать моряком, - продолжал Виталий Макарыч.
- Отчего же вы не стали? - спросил Коля.
- Оттого, что я стал учителем. И, представь, не жалею. Оказалось, что быть учителем так же увлекательно, как быть моряком. Твой папа тоже никогда не жалел, что он учитель…
Вышло так, что Виталий Макарыч сам заговорил о папе.
- Ты очень любил своего папу? - спросил он, помолчав.
- Очень, - сказал Коля.
- Я тоже очень любил его, - проговорил Виталий Макарыч. - Это он меня вовлек в отряд. Я очень любил его, - повторил он, - хотя мы встречались с ним недолгий срок - только те три месяца, что он прожил у Архипова за комодом. Я приходил к нему, мы сидели там в тесноте перед коптилкой и разговаривали часами. Он много рассказывал мне о твоей маме и о тебе. Он не знал, где вы. Не знал, живы ли вы. Он очень тосковал. Потом он ушел от Архипова, мы собрались в условленном месте, и все было кончено…
Он замолчал, очевидно не уверенный, нужно ли продолжать.
Но Коля хотел знать все.
- Вы собрались, чтобы взорвать мост? - спросил он.
- Да, - сказал Виталий Макарыч, - все было уже подготовлено. Нет, не мы подготовили мост к взрыву, а сами немцы. Но они думали его взорвать только тогда, когда все их войска будут уже на той стороне. А нам поручено было взорвать его раньше, чтобы они не могли уйти. Мы разведали точно, где они заложили свои мины, и должны были прорваться к мосту и взорвать его. План действий был разработан отлично, мы получили приказ, собрались… Но все кончилось…
Он опять замолчал.
- У вас был большой отряд? - спросил Коля.
- Сначала большой, наводивший ужас на немцев во всей области. Меня тогда здесь еще не было. Но потом фронт приблизился, и отряд разделился - большинство партизан ушло на запад, в глубь занятой немцами территории, а здесь осталась маленькая группа, которой поручили только одну задачу - взорвать в нужную минуту мост. Двадцать человек, самых отборных. Я был двадцать первый. Получив приказ, мы собрались поздно ночью, и…
Он колебался, нужно ли продолжать.
- На вас напали немцы, - сказал Коля.
Виталий Макарыч кивнул.
- И долго вы дрались? - спросил Коля.
- Не знаю, - ответил Виталий Макарыч. - Ничего не знаю. Я сидел в домике, когда совсем рядом раздалась стрельба. Я схватил гранату и прыгнул в окно. Меня сразу ранили, и я потерял сознание. Одна пуля пробила мне руку, другая слегка задела голову и ошеломила меня. Я пролежал в кустах часа два, ничего не помня. Когда я очнулся, уже светало. Кругом тихо, только плещет река за деревьями. Я разгреб кусты и вылез. Убитых немцев я не считал, их было много. А товарищей моих было убито восемнадцать человек…
Виталий Макарыч уже не сидел в кресле, а взволнованно ходил по своему кабинету.
Коля молча следил за ним. Сердце у Коли билось так сильно, что мешало ему говорить. Наконец он овладел собой.