- Тебе тяжело с непривычки, - сказал Степочка ласково и без всякой насмешки. - Ты привыкнешь, и все тебе станет легко. Мне легче, чем тебе, потому что я заранее готовил себя к плаванию, а ты нет. Человек может научиться всему: не есть, не пить, не спать, не мерзнуть. Человек не знает своих сил, их у него гораздо больше, чем он думает. Я давно об этом догадался и составил для себя такое правило: все, что может сделать другой, могу сделать и я. Ливингстон в центре Африки заболел тропической лихорадкой, температура у него была выше сорока, но нужно было идти, и он шел. Значит, и я могу идти с температурой выше сорока. Красноармеец в декабре, на разведке, переплыл начинающую замерзать реку, пять часов пролежал на снегу в мокрой одежде, следил за передвижением немцев, опять переплыл реку и доложил обо всем своему командиру. Значит, и я могу переплыть реку в декабре, значит, и я могу пять часов пролежать на снегу. Знаешь, отчего я научился ходить по балке над школьным двором? Оттого, что я думал, что партизаны ходили по этой балке в старое здание школы.
- Партизаны ходили в старое здание по балке над школьным двором? - спросил Коля.
- Наверное, ходили. Старое школьное здание было разбомблено в самом начале войны, и в первый год оккупации в верхнем его этаже был партизанский штаб. Это теперь всем известно. Я долго думал, как проникали туда партизаны. Все лестницы, ведущие в верхний этаж, разрушены. Оставался один путь - по балке над школьным двором.
«Значит, и папа ходил по этой балке», подумал Коля.
- Ты был в том месте, где они жили? - спросил он.
- Там во всем этаже сохранилась всего одна комната. Чтобы до нее добраться, здорово нужно полазить. Идешь все время, как по карнизу - сбоку пропасть. Потом попадаешь в черный коридор, поворот в темноте - и дверь. Никогда не догадаешься, что там комната.
- Осталось что-нибудь в этой комнате?
- Почти ничего. Стол, железные кровати. Видно, что на столе стоял радиоприемник - сохранилась проволочная антенна. Эти две гранаты я там нашел.
- Ну!
- Нашел несколько воззваний, написанных на пишущей машинке.
- А что в этих воззваниях?
- В них сообщается, что немцы разбиты под Москвой, что Красная Армия наступает, что партизаны мстят немцам и будут мстить. Хорошо написано! Нашел еще один документ, очень странный…
- Странный?
- Он был спрятан под половицей. Я отодвинул кровать, нечаянно наступил на одну половицу, и вдруг она поднялась. Там лежала бумажка, сложенная, и в ней написано на двух языках - слева по-немецки, справа по-русски. Вроде удостоверения…
- Что же там написано?
- А там написано, что лоцман Козиков оказал услуги и просьба ему содействовать.
- Кому оказал услуги?
- Немцам, наверно. Подписано немецким комендантом.
- А кто такой этот Козиков?
- Не знаю. Там сказано, что лоцман.
- Лоцман?
Но Степочка не ответил. Он вслушивался. Далеко в тумане, за кормой челнока, выла пароходная сирена.
Уже совсем рассвело, но туман не поредел. Он только стал цветистым от солнечных лучей, внезапно пронизавших его насквозь, и клубился вокруг челнока, как дым. Берегов по-прежнему не было видно, в двадцати шагах не было видно даже воды. И рев пароходной сирены доносился словно из другого мира.
- Ты знаешь, что это? - спросил Степочка.
- Пароход, - сказал Коля.
- Пароход-то пароход, а какой?
- Не знаю.
- «Иван Мичурин». Я его сирену даже во сне узнать могу, - сказал Степочка не без самодовольства. - Самый большой пароход на реке. Бывшая «Минерва».
«Иван Мичурин», видимо, с трудом прокладывал себе путь в тумане, и сирена его ревела почти беспрерывно. Этот рев, раздавшийся за кормой челнока, становился все громче. «Иван Мичурин» нагонял челнок.
- У Черного моря он будет через пять суток, - проговорил Степочка. - А мы - только через месяц.
- Нужно дать ему дорогу, а то он на нас наскочит, - сказал Коля. - Нужно грести к берегу.
Степочка сразу же взялся за весла. Но, вместо того чтобы грести к берегу, он повернул челнок носом против течения и двинул его вверх по реке.
Коля следил за ним с недоумением.
- Что ты делаешь? - спросил он.
- Иду навстречу «Мичурину».
- Зачем?
- Хочу, чтобы он взял нас на буксир.
От удивления и неожиданности Коля растерялся.
- Но ведь капитан никогда не согласится…
- Тю! - сказал Степочка. - Мы не будем у него спрашивать. Мы прицепимся сами.
И он изо всех сил ударил веслами по воде.
Сирена, на минуту затихшая, взревела снова, и голос ее на этот раз был оглушителен.