Недели через две Маня приехала на рыбозавод со своими родителями.
Отец Мани, мягко ступая по полу комнаты, подошел к Елене Петровне и положил перед ней мешочек из оленьей кожи, наполненный какими-то твердыми пластинками.
– Учиться надо! Мне, Мане и Кате учиться надо… Давай учи!
Катя, мать девочки, низкорослая, с широким лицом и длинными руками, стояла у двери. На ней был ярко-красный платок с цветами и длинный, до полу, кожаный халат, увешанный по подолу в два ряда медными бляхами. Маня держала Митю за рукав и рассматривала его светлые кудри.
– Хорошо, – сказала Елена Петровна и взяла Катю за руки. – Ты что тут у двери стала? Иди сюда, к столу. Ведь учиться будем!
– Чего уж там! Разве это нужно? Это все Егор…
Елена Петровна развязала мешочек и высыпала из него на стол десятка три блестящих костяных пластинок.
– Что это?
Егор улыбнулся:
– Сама смотри!
– Василий Игнатьевич, иди сюда! – крикнула Елена Петровна.
Рыбовод вышел из своей комнаты.
– Что это у вас тут такое?
– Смотри, какие прекрасные рисунки!
– Это азбука! – не удержалась и крикнула Маня.
– Костяная азбука, – добавил Егор. – А то ваша бумажная, что она? Пропадет, скоро пропадет. Наша костяная долго будет жить. Маньке-то хватит, и ее детям-то хватит… Вот как!
– Как азбука! – воскликнула Елена Петровна и взглянула на оборотную сторону костяшек. – Верно! М – море, Т – тайга, Р – рыба, Н – нарта, А… Не пойму, чей это портрет!
– Абрам-эвенк… Шибко умный человек! Лицо широкое, борода у него, ноги короткие, а сказки длинные-длинные знает.
– Да ты настоящий художник! Какие замечательные рисунки! – хвалила Егора Елена Петровна.
А он, переступая с ноги на ногу, виновато улыбался.
– Где лучше взять? Пустая кость. Оленьи лопатки… Вот если бы моржовый клык достать, вот хорошо! А когда учить-то будешь? – спросил он с беспокойством. – А то я не знаю, чего нарисовать на других косточках.
– Да хоть сейчас, – улыбнулась его нетерпению Елена Петровна.
– Давай сейчас начнем, а то я скоро к озеру уйду.
– Как, ты кочуешь? А когда вернешься?
– Кету-то ловить приду.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Мите надоело возиться в теплом песке, надоело бросать его горстями в прозрачные воды речки, надоело следить за мальками… Ленивые серебристые рыбки густыми стайками подходили к прибрежной траве, кидались за пискливыми комарами и шумящими у самой воды мошками. Митя приносил рыбкам хлеб и мух.
Быстрые пестрые форели сновали вдоль берега. Мальки убегали от них и прятались в густую тень водорослей.
Когда начинался морской прилив, воды речки мутнели, начинали течь обратно.
Рыбоводная речка вливалась в Охотское море. Холодное и суровое, оно казалось мальчику широким полем, на котором в бурную погоду качала своими верхушками зеленая сочная трава вперемежку с охапками белых зыбких цветов.
После сильных ветров на поверхность моря беззвучно наползал огромными клубами густой туман, обволакивая все мелкими капельками воды и пронизывая холодом. Почти все лето по морю плавали грязные льдины, а на них кучами сидели черные, неуклюжие бакланы. Только в августе наступали ярко-солнечные дни, и тогда туманы прекращались, вдоль берегов проходили стаями серебристые лососи, их сопровождали нерпы, белухи и тучи крикливых чаек.
На влажном приплеске каждый день можно было найти что-нибудь новое. Волны выбрасывали морских ежей, раковины, длинные и широкие листья морской капусты, груды курчавых водорослей.
Вправо от устья речки песчаный берег моря упирался в отвесные скалы. Серые утесы с огромными трещинами, источенные водой и ветром, угрюмо смотрели на широкий простор колеблющегося водяного поля.
Митя пробежал через косу, спустился к морю и глубоко вздохнул. Солнце светило и грело. С берега дул легкий ветерок; пахло свежим мхом и багульником.
Вдоль приплеска суетились кулики и острыми носами стучали по гравию.
«Чувить! Чувить!» кричали они, бегая на длинных ногах-ходулях, и задорно задирали маленькие хвосты, не обращая внимания на мальчика.
Митя бросал в них камешками.
«Чувить!» все разом вскрикивали кулики и перелетали дальше к утесу.
У самого мыса носатые птички последний раз поднялись и умчались за мягкую мшистую полянку, расстилавшуюся светлозеленым ковром по ближайшему склону холма.
«Что такое там за горой? – подумал мальчик. – Кулики всегда улетают туда. Пойду посмотрю».
Через мыс вела тропинка, и Мити побежал по ней, утопая в сухом мхе тундры.
Наверху Митя огляделся. Он видел внизу море, слева – светлую речку и свой дом, а справа – песчаный берег и ряд мысов, мысочков и надводных камней. У последнего мыса, оторвавшись от берега, слабо обрисовывался островок, таинственный и заманчивый.
Внизу, под утесом, из воды торчали облизанные водой обломки скал в кружеве пенящейся воды. На них лежали нерпы. Они высоко поднимали свои задние ласты или замирали, вытянувшись во весь рост.
Митя часто видел нерп. Во время хода рыбы они скучивались около устья речки и высоко держали морды, блестя своими большими глазами.
Мальчик подполз ближе к обрыву.
Что это? В глубине синих вод вокруг скал мелькали какие-то тени. Кто-то пробирался меж водорослей, пуская серебряные пузырьки; у камня справа тряслась седая борода и вытягивались длинные зеленые руки. Пальцы то сжимались, то разжимались, и Митя видел, как стаи светлых маленьких рыбок проскакивали между этими растопыренными пальцами.
Нерпа сползла с камней в воду, вытянулась вдоль берега и замерла.
Навстречу ей из-за рифа плыли лососи. Лениво двигая плавниками, они тыкались в водоросли и обходили подводные скалы.
У Мити замерло сердце. Вдруг нерпа встрепенулась, вспенила воду и кинулась навстречу рыбам. Глазастый зверь сейчас же вынырнул на поверхность: огромная кета трепыхалась, крепко стиснутая челюстями, и потоки алой крови брызгали в глаза хищнику. Отягощенная добычей, нерпа вылезла на песок, не разжимая рта. Кета перестала биться. Ее серебряная чешуя окрасилась темными струйками крови.
– Ах, собака! – крикнул Митя и бросил камнем в зверя.
Нерпа лениво повернула голову, шлепнула о воду задними ластами и принялась грызть рыбу.
Митя закричал сильнее и запустил по направлению к нерпе еще горсть камней.
– Митя! Митя! – звонко раздалось в чистом воздухе. – Митя, ты чего там делаешь?
Митя оглянулся и увидел у опушки леса девочку, огромного навьюченного оленя, которого она вела на ременном поводу, и Катю, Манину мать.
Семья эвенков возвращалась на речку для рыбной ловли.
– Идите сюда! Идите сюда! – во весь голос закричал мальчик. – Здесь нерпы! Мно-го-о!..
Эвенки свернули с тропы и подошли к обрыву. Катя улыбалась и качала головой:
– Какой ты, Митя! Так громко кричишь! Вот теперь смотри… Где твои нерпы?
Митя взглянул вниз:
– Да, верно, нет ни одной. Все уплыли…
Эвенка и ее дочь громко рассмеялись:
– Плохой ты охотник, Митя, совсем плохой!
Олень тоже уставился на него большими глазами, покачивая головой, шевелил мясистыми губами и как будто шептал: «Эх ты, парень! Разве можно на зверей кричать, разве можно?..»
– Ты как сюда попал? – вдруг спросила эвенка. – Где твоя мама?
– Я сам сюда пришел, – сказал Митя. – Рыбок в море видел, большого человека видел. Руки у него длинные-длинные…
– Чего ты там видел? – серьезно и врастяжку переспросила эвенка. – Разве что добрый хозяин из своей урасы вышел, разве что это он… День-то шибко хороший! Шибко хороший день! А ему как раз икру пускать нужно, за порядком смотреть нужно.