Плыть среди такой красотищи было так приятно, что мы уже не обращали внимания на мелочи, пытавшиеся испортить нам настроение. В частности, скоро выяснилось, что в нашей лодке имеется бесчисленное множество щелей и щелочек, исправно пропускающих воду.
Будущий инженер Рита добровольно взяла на себя не очень, может быть, утомительные, но зато страшно однообразные обязанности «водолея». Рита вообще вела себя молодцом, не хныкала, не требовала к себе особого внимания, всегда была весела и готова помочь товарищам.
Еще в Перми, когда обсуждался список участников похода, Сергей Афанасьевич категорически заявил:
— Одну девчонку возьмем обязательно. Нельзя иначе, а то одичаем.
И правда, Рита своим присутствием не давала нам «одичать», а это очень важно в длинном и трудном походе.
Безмятежное плавание продолжалось до тех пор, пока не миновали устье одного из крупных притоков Кельтмы — Лопьи. Еще с час после этого мы плыли, как и накануне (в устье Лопьи ночевали). А потом Кельтма показала нам, на что она способна. Началось все с довольно невинного травянистого переката. Протащили лодку через него, не успели вздохнуть — опять перекат. Не успели отдышаться — мель, затонувшие коряги, снова перекаты... И так — час за часом.
Километров двадцать пять пришлось пробиваться по мелководью. Шесть человеческих сил, приложенные в помощь десяти лошадиным, которые имел наш мотор «Москва», делали свое дело. На этом участке, да и позже, когда было трудно, мы оценили способности и характер Володи, студента-медика.
Этот архангельский парень, беловолосый и крепкий, точно груздь, сидел в лодке на средней скамейке, рядом с Ритой. Впрочем, «сидел» — не то слово. Он всегда был чем-нибудь занят. То помогал Рите отливать воду, то изучал карту, то потрошил какую-нибудь козявку или бабочку, пойманную на берегу во время остановки. А когда нужно было, первым вылезал из лодки, толкал или тащил ее с полной отдачей сил, щедро вкладывал свой труд в общее дело. Он и на привалах был неугомонным — все чего-нибудь мастерил, приспосабливал, старался сделать, как лучше. Делать же он умел, и топором, и пилой, и ножом владел с поморской хваткой.
Наконец река, видимо, решила дать нам отдохнуть. Снова потянулись плесы, не такие широкие и глубокие, как у Кедровки, но все же вполне позволяющие плыть на моторе. Лодка на хорошем ходу вписывается в очередной поворот, огибая зеленый травянистый мысок. И вдруг мы видим человека. Да, да, несомненно, это человек! Он стоит на берегу, невысокий, худенький, в синей застиранной одежде, в сапогах, в фуражке, из-под которой свешивается на плечи, прикрывая шею, белая тряпица.
Мы дружно заорали слова приветствия и, кажется, основательно напугали этого мужичка. Во всяком случае оживленного разговора у нас с ним не получилось. На наши многочисленные вопросы он отвечал или односложно, или вовсе не отвечал, а только смущенно улыбался. Потом уж мы догадались, что наш собеседник плохо знает русский язык.
Но главное мы все-таки узнали!
— Откуда ты, дедушка? Откуда?
Помолчав, дед негромко, высоким голосом ответил:
— Однако, Канава...
Из Канавы! Из той самой деревни, которая стоит на дальнем от нас, северном конце Северо-Екатерининского канала. А старик на лодке, рыбачить приехал, вон и сети на кольях развешены... Вы понимаете — он приехал на лодке по каналу!
Тут мы совсем затормошили старичка, норовя получить у него исчерпывающие сведения для дальнейшего плавания. Но выжали немногое. На прямой вопрос, можно ли плыть по Джуричу, он покачал головой и опять же негромко произнес:
— Проплывете. — И, подумав, добавил: — Однако, почистить придется...
В тот момент мы не обратили внимания на это предупреждение. Где там! У нас уже сложилось мнение, что до канала, можно сказать, рукой подать.
Оживленно обсуждая беседу со старичком, плыли дальше. Стараясь перекричать мотор, вычисляли, как быстро будем в Котласе. И едва успокоились, как произошла еще одна встреча. В каком-нибудь десятке метров от лодки из прибрежных кустов вдруг вынырнул лось. Не сбавляя хода, однако и без паники, он пересек речку и скрылся на другом берегу. Мы только успели заметить, что лось очень крупный, бурый. Вслед, конечно, покричали. А когда замолкли, услышали торжествующий голос Сергея Афанасьевича: