— Где Костина винтовка? Отдайте ее мне! — строго приказала Анна Петровна Варкину.
Он показал рукой:
— Возьмите сами, сестрица.
Анна Петровна взглянула, куда указывал Варкин. На одной из коек лежал навзничь раненый, вытянув ноги, закрытый с головой одеялом; из-под одеяла на подушке торчала винтовка.
Анна Петровна подошла к койке и потянула винтовку — ружье не поддавалось. Солдат лежал не дыша и, казалось, крепко держал ружье. Анне Петровне сделалось жутко; решительным движением она откинула одеяло с лица солдата: он был мертв.
— Попробуй возьми! Возьми! — грозно крикнул Аника-воин.
Анна Петровна накинула одеяло на лицо мертвого и опрометью выбежала из палаты…
В высоте разорвалась шрапнель с грустным звуком, как будто выговорив: «Па! Дун!»
Шрапнельные пули градом ударили в крышу.
Юнкера у входа на чердак судаковского дома под утро сменили, и с этой поры смена шла правильно, хотя новые часовые даже не знали точно, зачем именно их ставят: быть может, защищать управляющего и его семью от дворни?
Когда новый часовой устраивался в кресле, из дому выходила Аганька с подносом и, кланяясь, просила откушать; юнкер выпивал стакан вина и закусывал бутербродами.
Четвертого по счету часового Аганька спросила:
— Господин юнкер, а для чего вы у нас сторожите?
— Не приказано говорить. А ты думаешь, зачем?
— Чтобы вина выпить да закусить!
Юнкер рассмеялся:
— Вострая девчонка!
На улице гуркнул автомобиль. Ферапонт отворил ворота и впустил во двор открытую машину со знаком Красного Креста.
Аганька с криком: «Доктор приехал!» — бросилась в дом. Автомобиль остановился у флигеля, перед входом в лазарет. Врач был в военной форме, он направился в лазарет, но распахнулась дверь главного входа, и Аганька закричала:
— Господин доктор! Барыня вас просят к ним сначала зайти. Очень нужно…
Доктор последовал за Аганькой. Она помогла ему раздеться и повела в комнату Анны Петровны. Темные шторы на окнах спущены. Горит один голубой электрический ночник. Анна Петровна поднялась из кресла навстречу врачу и протянула руку для поцелуя.
— Какое счастье, что вы приехали!
— Ну, а как в лазарете?..
— Ах, в лазарете ужас! Там один умер и один выздоровел… А этот Варкин, вы его хорошо знаете, всех на дворе перемутил…
— Вы говорите: Варкин? Не помню. Один, вы говорите, умер и один выздоровел? А сколько всего?
— Там висит список… Кажется, тринадцать или пятнадцать. У меня все перепуталось в голове.
Доктор достал из кармана записную книжку и справился:
— Числится не тринадцать и не пятнадцать, а только одиннадцать. Если один умер, то десять. И вы говорите, еще один выздоровел. Это Варкин?
— Да нет же. Варкин был давно уже на ногах. У него рука в гипсе.
— Те-те-те! Помню. Веселый малый!
— Что в городе, доктор? Когда это кончится? Я совсем потеряла голову…
— Напрасно. Конечно, стрельба действует на нервы. Но у вас почти безопасно. Вот в переулках от Тверской к Никитской — там жарко. Дома прострелены, как решето! Я не мог к вам прорваться. Что я вам советовал: давно надо было закрыть лазарет. Все кругом закрыли, только флаги у ворот висят.
— Все равно стреляют, хотя и у нас флаг Красного Креста….
В вестибюле доктора ждала Лизавета Ивановна, в белом халате и белой повязке на голове.
— А, здравствуйте, здравствуйте, красавица!
Они вышли во двор и направились в лазарет.
Выздоровление
В передней лазарета доктора встретил Варкин.
— Это ты, Варкин? — спросил доктор, взглянув на руку солдата.
— Точно так!
— Здравствуй, Варкин!
— Здравия желаю, товарищ доктор! Честь имею доложить, что в лазарете все обстоит благополучно. Раненых состоит прежнее число — одиннадцать человек. Свободных коек — одна.
Доктор разделся, покурил, вымыл руки и спросил тихонько Лизавету Ивановну:
— Умер кто? Какое было ранение? Почему Варкин говорит — одиннадцать? Ведь один умер?
— Никто не умер, — своим ровным ледяным голосом ответила Лизавета Ивановна.