«Убить Берсерка» – и на афише Мари с мечом в руке? Уверяю, она никогда не держала в руках оружия! Жизнь была для нее, как игра, театр, блеск – она просто не воспринимала всерьез опасности, легко порхала, как мотылек у огня! И то, чем мы занимались, было для нее не больше чем очередная роль – «шпионка в стане врага, как это романтично!» Парадоксально, но это ее выручало – наверное, в гестапо были очень серьезные люди, и они не могли представить, что столь легкомысленное на вид существо может быть хоть сколько-то опасно!
Нашим куратором от британского УСО был «месье Поль». Не знаю его настоящего имени и звания, он безупречно говорил по-французски, и по виду и манерам был как настоящий француз. Он уже был с «доком» Андре, когда я и Мари присоединились к группе. Но это был британец, знаю достоверно. Как – из очень напряженного разговора, как раз перед тем делом. Когда он передал нам приказ – и ясно было, что после все мы, скорее всего, погибнем, ведь гестапо будет очень тщательно искать виновных, а скрыть следы почти невозможно! В то же время мы уже слышали про британские планы после взять с нас огромную контрибуцию, а возможно, и установить свой оккупационный режим, и Андре спросил, ради чего нам идти на смерть – чтобы сменить немцев на англичан? Но «месье Поль» не уклонился от ответа, а честно сказал: «Разве Британия не является пока единственной европейской страной, непримиримо воюющей с немецким фашизмом, единственным островом света в океане тьмы, и несущей тяжелые потери, терпящей огромный урон? Разве не справедливо, что все прочие, поддавшиеся злу, хотя бы возместят Британии эти затраты, вместе с расходами на свое освобождение? Но если Франция восстанет и присоединится к стороне добра, это обязательно будет зачтено – и эта акция нужна прежде всего нам, чтобы показать, что и по эту сторону Пролива злу служат не все». – «Вы рассуждаете как проповедник», – заметил Андре. «А разве эта война не является чем-то большим? – ответил англичанин. – Битва, где решается судьба всей мировой цивилизации, фашизм или демократия, гнет или свобода!»
Наверное, «месье Поль» был священником, миссионером в той, довоенной жизни. Как это было давно!
Я вспоминал, как мы ездили с Мари на Ривьеру летом тридцать девятого. Последний раз мы были счастливы вместе. Ей нравилось быть в центре внимания – помню, как она ответила мне, когда я делал ей выговор по поводу кого-то из ее поклонников: «Если хочешь, вызови его на дуэль, а я посмотрю на это зрелище!» Но она всегда возвращалась ко мне. И всё же была патриоткой – «прекрасная Франция» была для нее не пустым звуком!
Она и была центром нашей группы. Хотя командиром был Андре. Еще в группе были Марселец, бывший матрос; Иван, русский, бежал из лагеря пленных, кажется, летчик, и я не знаю его подлинного имени, мы звали его так; еще Легионер, действительно отслуживший в Иностранном легионе; а также Фернандо, Родриго и Исабель – двое парней и девушка, испанцы, у них были какие-то проблемы с режимом Франко после их гражданской войны. Нет, радиста у нас не было – мы передавали всё Андре, а он «месье Полю» во время его приездов в Тулон. И основную информацию добывала Мари, а мы были на подхвате. Я даже не мог у нее появляться открыто, ведь по документам я был совсем не ее муж – лишь иногда, не чаще чем раз в месяц или два… Потому я ждал, когда мы, выполнив приказ, должны наконец будем бежать из Тулона. В Швейцарию – и будем жить там до конца войны, а затем долго и счастливо, пока смерть не разлучит нас. Мы были молоды и верили в лучшее.
В тот день мы собрались все в доме Мари. Родриго с Исабель изображали влюбленную пару снаружи, на улице, а мы шестеро ждали в квартире этажом выше. «Месье Поля» не было, он никогда не ходил с нами на акции, лишь передавал приказы, а после принимал рапорт. Мы слышали, как все подъехали, сначала зашли гестаповцы, осмотрели внизу – и поднялись к нам, позвонили в дверь. Тут выглянула соседка напротив, мадам Тарваль, и сказала, что «это квартира месье Дефанжа из интендантства (на это имя были документы у Андре), но сейчас он в отъезде, там никого нет». Она отвечала искренне – мы зашли с черного хода и сидели тихо, не зажигая свет. Милейшая старушка, чуждая войне и политике – я узнал, что ее после арестовали и отправили в концлагерь, всего лишь за то, что она невольно выручила нас!
Мы сидели и слушали. Так как в квартире-«клубе» Мари нередко бывали интересующие нас лица, то мы сделали прослушку – скрытые микрофоны в нескольких комнатах, а наверху не репродуктор, а телефонный аппарат, и если снять трубку и нажать одну из кнопок под ним, то слышно, что происходит в выбранном помещении. И тогда слушал я – как этот подонок насиловал Мари! Но Андре приказал ждать, не вмешиваться! Мы должны были войти, лишь когда мерзавец уснет после бокала вина. Снадобье дал «месье Поль», и несколько раз повторил, всё должно быть по всей форме, не просто труп, но с фотографиями и подписанным приговором. И если бы поднялся шум – по улице даже в этот час ездили и ходили немцы, нам было бы не уйти.