— Дама с вами больше не танцует.
Я сам её придумал и вставил в пьесу, и Наталья Васильевна, кажется, была мне за это благодарна. Как правило, этих слов хватало, но иногда возникала напряженность. Тогда Наталья Васильевна забирала меня, и мы ехали в другое место.
За это я был ей благодарен.
— А я люблю танцевать. И не люблю учиться. Но папа отдал меня в институт, где совсем не интересно. Лучше бы отдал в шлюхи.
— В шлюхах, может, и интересно, но опасно, — пробурчал я.
Наталья Васильевна гордо взмахнула ресницами.
— При малейшем намёке на опасность я крикну «Фас!», прибежит мой маленький кухонный монстрик и разорвёт обидчика на части. Ведь так, бультерьер?
Так, госпожа, так. Бультерьер — это такая свинская собачка? Хорошо хоть не шакал, не скунс и не гиена. Мне не нравился этот разговор. Хотя сверчок полностью самоустранился, я почему-то начал звереть.
— Когда один из ваших суперменов наградит вас за особые заслуги орденом Венеры, никакой бультерьер не поможет, как бы дурацки он ни выглядел.
Она удивлённо посмотрела на меня, хотела что-то сказать. Промолчала. Потом спросила:
— А знаешь, что нужно сделать, если тебя наградят?
— Не знаю. — Я просто штриховал стрелочки.
— Надо сказать: «Служу Советскому Союзу!» — И добавила с неожиданной злостью: — А еще военный, называется. И вообще, у меня рука заживает, так что не суй нос в мои дела, Пентуриккио.
Я смял рисунок, аккуратно положил его в пепельницу и посмотрел хозяйке в серьезные злые глаза.
— Пентуриккио — это Буратино, что ли?
— Пентуриккио — это художник.
Она оставалась серьёзной, непривычно серьёзной, но что-то ещё было в её глазах: то ли обида, то ли призыв к миру, то ли приказ заткнуться.
Я остановил свой выбор на приказе.
— Ну, Буратино я еще стерпел бы, а вот за художника можно и вторую руку сломать, Наталья Васильевна. Как там у них назывался чудак, который ломал вторые руки?
Длинная, длинная пауза. Глаза в глаза.
Она улыбнулась и потрепала меня здоровой рукой по голове.
— Вот теперь я вижу, что действительно тебя замучила. Завтра отсыпайся, смотри мультики. И обязательно сходи в зоопарк. А сейчас — вперёд, Торквемада!
Этого имени я тоже не знал, да и насчет зоопарка не понял.
* * *В воскресенье я рано утром разбудил и выпер клиента. Моя барыня еще спала. Парень хотел с ней попрощаться, договориться о встрече, но я был так настойчив, что даже довез его до метро.
Я был уверен, что сегодня у меня стопроцентный выходной, поэтому затеял небольшую уборку в своей комнатухе, потом небольшую стирку, потом небольшую глажку. Около двенадцати свернул все дела и забрался в койку. Вчерашний разговор смутно меня беспокоил. Засыпая, я подумал, что если бы Наталья Васильевна брала за это деньги, то обскакала бы своего крутого папочку за полгода.
* * *Луна хаотически разбросала вокруг остроугольные тени. Впереди, на тусклой каменистой обочине, черное пятно лежащего тела. Я затаился в десяти шагах, на границе света и тени. Сворачиваюсь в клубок, готовясь к прыжку. Пошел! Сердце ударяет в горло, рвется выше и выше. Я холодею от страха. Наконец падаю локтями на землю, и тут же в меня входят пули. Мне не больно, но очень страшно. Что дальше?
Я просыпаюсь. Этот сон всегда заканчивается так. Ничем. Наверное, от той горной дороги отходила коротенькая тропка моей судьбы, которая заканчивалась тупиком на расстоянии одного прыжка. Я по ней не пошёл.
Я встал, включил телевизор. Будь я проклят, если там не идут мультики. И будь я трижды проклят, если это не телефон трещит в прихожей.
— Привет, Обломов! — замурлыкала Наталья Васильевна. — Зоопарк отменяется, жду тебя в «Лучике».
— А мультики?
— Какие мультики? — возмутилась Натапья Васильевна, — Тебя ждет работа. Конечно, ты вчера пытался неуклюже объясниться в любви, чтобы разжалобить моё феодальное сердце и выклянчить выходной, но я передумала. Я нашла твоё признание неубедительным, можешь попробовать ещё раз. Твой сок уже на столе. Все понял, Томатный Джо?
Я понял, что выходной не состоялся.
— Ну, что молчишь? Может быть, хочешь объявить забастовку? Создать профсоюз пажей-оруженосцев? А ты знаешь, что делают с забастовщиками в Африке?
— Ну, наверное, жарят и подают на стол к Первому мая.
— Тепло, но не очень. Им ломают руки. И первые, и вторые.