Шеф орал минут десять. В итоге пообещал всех уволить и нанять вот этого придурка, то есть меня. Я обрадовался и решил дополнительно прогнуться:
— Мы и сегодня должны были встретиться перед самым отъездом. В два часа, там же, в «Короне». Он там часто бывает, особенно по утрам. Только не знаю, придёт ли он после вчерашнего.
Шеф бросил свирепый взгляд на своих молотобойцев, но смекнул, откуда пришла подача, и подозрительно спросил:
— С чего это ты вдруг запел?
— Мне понравилась идея с заменой ваших бойцов на меня. С сохранением общего фонда заработной платы.
Ну не говорить же мне, что я это все только что придумал с целью попытаться — всего лишь попытаться — поставить им несколько задач, требующих одновременного решения.
— Шеф, завтрак готов, — позвал Стас.
— Ну, смотри, если наврал… — Шеф не стал тратить время на красочные за рисовки из моего будущего. — Так… Сейчас полдевятого. Когда ресторан открывается?
Я пожал плечами, дёрнулся от боли в шее.
— Не знаю.
— Чарик, ты хорошо запомнил того?
— Толич, нарисовать, да?
— Рисовать будешь деньги, если проколешься. Забирай Сома, поймаете тачку, поедете туда. Походишь вокруг, разузнаешь. Если появится — звони, мы подъедем. Если нет — приедем к двум. Все действия согласовывать. Ясно?
— Все ясно, Толич.
— Ясно, Натолич.
Группа захвата Алекса завтракала. Мне не предложили, да не очень-то и хотелось. Такова участь всех предателей: сначала тебя всячески задабривают, сулят не убивать и не ломать на части, а когда добьются своего, даже сигарету не предложат. Меня настолько презирали, что так и оставили в одном наручнике. Но все же Сом и Пояс поочередно приглядывали за мной во время завтрака. Я вел себя примерно, лишь ерзал на стуле, пытаясь разогнать кровь в ногах.
Сом и Чарик ушли. Пояс сел рядом со мной и включил телевизор. Шеф со Стасом о чем-то говорили на кухне.
Я опустил голову, притворился задремавшим и чуть действительно не уснул. Я встрепенулся и внимательно посмотрел на Пояса. Он, не отрываясь от телевизора, процедил:
— И думать забудь — голову оторву.
— Оторви Сому, он с головы гниет.
И опять закрыл глаза.
Пояс обиделся. Он схватил меня за волосы и дернул вверх, все было предельно натурально. Голова не оторвалась, но боль вспыхнула желтыми нимбами, подкатила тошнота, Я застонал, судорога прошла по горлу, и я издал специфический горловой звук.
Решимость Пояса сменилась испугом.
— Если ты, урод, испортишь ковёр…
— Если ты еще дотронешься до моей головы, я испорчу ковер, — пригрозил я и выдал новый спазм.
— Пояс, чего вы там шепчетесь?
— Да этот урод блевать собрался!
— Я вам поблюю! Давай его в туалет. И дверь на кухню закрой, дай посидеть спокойно.
Пояс втолкнул меня в туалет, сам стал в дверях.
Я согнулся дугой, уперся руками в унитаз и издал убедительное рычание. Представил, что я — пружина, сжатая до предела. Из-под руки глянул на Пояса. Он не знал, что я — пружина. Он думал, что меня тошнит, и брезгливо отвернулся.
Пружина распрямилась. Моя нога выстрелила назад и вонзилась Поясу под скулу. Он полетел с копыт и забаррикадировал дверь на кухню. Я метнулся к выходу. Дверь была незаперта. Я проскочил лестницу в пять ступенек и выбежал во двор.
Во дворе стояла тёмно-синяя «девятка», и точно такой же Стас, как на кухне, задом выползал из-под рулевой колонки. Я не стал спрашивать, как он туда попал. Наверное, я всё-таки заснул, сидя на стуле. Я ударил его по затылку болтающимся наручником и, хотя этого было вполне достаточно, мстительно саданул по почкам.
Выезжая со двора, я увидел разъяренного Шефа, что-то кричащего в форточку. Он один остался неохвачен моим вниманием и чувствовал себя обделенным.
Я опустил стекло и глубоко вдохнул свежий утренний воздух с привкусом моря.
Получилось!
Мужчина с фотографии не был моим старым знакомым. Я увидел его на открытой террасе кафе «Синдерелла» первый раз в жизни, когда он давал Алексу сигарету. Надеюсь, не в последний. Юного мафиози с фотографии, мужчину из «Синдереллы» и толстого пацана с вазочкой мороженого объединяла не только ситуация — они все были друг на друга похожи. И начиналось это сходство, естественно, со старшего по возрасту, так что Алекс подъехал к нему явно не за куревом. Если Ленка спрятана на даче, то дедушка знает это место не хуже сына и тем более внука.
Я попетлял по сонным улочкам, въехал во двор, остановился. Из зеркала на меня глянула бегло-каторжная рожа, изможденная лишениями. Бровь была разбита и опухла, от виска к уху тянулся кровоподтек, щёки, уши, шея — всё, что росло выше плеч, покраснело и раздулось, включая мозги. Может быть, поэтому мелькнула мысль: а не послать ли все к черту? Если такие ребята, как Шеф и компания, ищут Ленку, сев мне на хвост ещё в Питере, они всё равно её найдут. Какая разница, кто быстрее? Зачем мне это постсоциалистическое соревнование?
Я перегнулся через спинку и, кряхтя, дотянулся до аптечки. Хоть с этим повезло! Я ворвался в маленький заграничный магазин. Тут и перекись, и вата, и розовый бритвенный станок, и телесного цвета пластырь.
Первый делом я набросился на пана-дол. Спасибо, Мария. Потом стер кровь, залепил бровь, поднял воротник и застегнул «молнию» до самого верха. Вид стал поприличней. Стремясь, к совершенству, я закапал что-то в глаза и всухую побрился.
Оставалась ещё одна проблема.
Какой-нибудь дотошный гаишник мог остановить меня и поинтересоваться, почему я езжу в наручнике и почему второй не застешут. Объяснять — долго, откупаться — нечем. Я потянулся к «бардачку» в поисках инструмента. «Бардачок» был набит всякой всячиной, сигарет, конечно, не оказалось, но инструмент лежал сверху и смахивал на иностранный пистолёт с глушителем.
Я вспомнил армию, ребят, наш ночной поход в горы. Тогда у нас был приказ, и мы спасали совсем незнакомых девчонок. Спасать Ленку мне никто не приказывал.
Мне чуть не стало стыдно, и я всё списал на усталость. Пусть эта маленькая мышка — вовсе и не мышка, пусть она утаила от меня что-то темное, но украли её у меня, и шефом она называла меня, а не этого председателя племенного колхоза. Потом, не мешало бы выяснить, что все это значит, удовлетворить своё нездоровое детективное любопытство. Ну и, наконец, я просто не мог уехать без денег, документов и сигарет.
Я сунул пистолет под куртку и направился в ближайший подъезд.
В замершем подъезде хлопок прозвучал оглушительно. Мне показалось, что кисть оторвалась и, звякнув, удача на пол. В ответ на втором этаже звякнула и отворилась дверь.
— Петро, это ты? — громко спросил мужской голос, и его владелец затопал по лестнице, крича: — Подожди, Петруха!
Я спрятал пистолет под куртку и пинком отправил наручники в темный угол.
Домашний дядька в майке, шароварах и шлепанцах удивленно разглядывал меня с площадки первого этажа.
— А где Петро?
— Абдулла зарезал, — ответил я не приветливо.
Дверь наверху снова отворилась и закричала уже женским голосом:
— Кто там — Петро?
— Нет, — ответил мужик.
— А кто?
— Да какой-то идиот.
— Так иди домой, шо там стоять?
Он пожач плечами, повернулся и пот бежал наверх. Я пожал плечами, поднял наручники и вышел во двор.
В чём они все пытаются меня убедить? В том, что по приезде к ним в Одессу у меня съехала крыша? Не согласен. Хотя если под моей крышей подразумевать Клина, то вполне возможно.
Я сел в машину и внимательно осмотрел двор. Петрухи нигде не было.
Я усиленно проборолся со сном на улочке с односторонним движением, фонтаном и пианино не более часа. Он опять пришел с мальчишкой. Дедушка нес под мышкой теннисные ракетки, внучок стучал мячиком об асфальт. Такая вот лубочная картинка.