— А что я такого сказала? Ну подумаешь, сказала, что у Чарика ангина. Он в самолёте холодной «Пепси» напился, вот лежит и хрипит второй день уже. А я-то не хриплю, так ему со мной скучно. Я и попросила, чтобы вы приехали друга навестить — невелика забота, Я же не знала, что к нему сегодня дядя Теймур и дядя…. этот… как вас там… приедут коньяк пить.
Лизка замолчала и перевела взгляд с дула на меня. Один из дядей поднял голову и что-то прокурлыкал.
— Виктор, дядя Теймур спрашивает: можно уже вставать или нет? — сипло перевел Чарик.
Я временно оставил Лизку в живых и помог подняться дяде. Другой дядя на мою протянутую руку глянул, как укусил, и сказал злобно:
— Нэ надо!
Что делать и говорить дальше, я не знал. Очень хотелось пристрелить Лизку, и я убрал ствол в кобуру подальше от соблазна.
На мое счастье, раздался звонок в дверь, и я сбежал из комнаты.
— Кто?
— Водопроводчик, — ответили из-за двери.
— Заходи, Пояс. — Я щёлкнул замком. — А где ключ взял?
Пояс вошел.
— У водопроводчика отобрал. Что с Чариком? — тревожно спросил он.
— Порядок. Ты один? — с надеждой поинтересовался я.
— Какой там — один! Сом уже, наверное, на балконе сидит, с соседней квартиры забрался, а внизу — Клин со Стасом в машине. Что тут у вас?
Я обречённо махнул рукой и пошел открывать балконную дверь.
Коньяка хватило на всех. Дядя Теймур, собравшись навестить больного племянника, прихватил с собой приличную аптечку.
Участники круглого стола расслабились, подобрели. Подобрел и второй дядя, которого Лизка, несмотря на шелестящие протесты Чарика, упорно называла то Автогеном, то Автоделом. Дядя Автодел на Лизку не обижался и на меня уже смотрел без ненависти, но и без любви. Дядя Теймур, наоборот, с восхищением рассказывал Клину о моих отважных действиях. Клин преувеличенно восторженно поддакивал и как-то странно поглядывал в мою сторону. Я осторожно улыбался в ответ, смутно надеясь, что он не доложит Наташке об инциденте.
Хотя ещё каких-то полчаса назад мне было не до улыбок. Пояс и Сом молча стояли передо мной, ожидая объяснений. Я уже собрался сдать Лизку с потрохами, но с лязганьем распахнулась дверь лифта, и на сцену ворвался Клин.
Увидев Клина, Лизка съежилась и спряталась за мою спину, да еще доверчиво ухватилась за рукав. После этого мне ничего не оставалось, как принять удар на себя.
— Да-а, — подытожил Пояс мои запутанные и неубедительные оправдания о непонятном анонимном звонке, — и чего только не выдумаешь от безделья. Ты бы, Витек, хоть в магазин пока устроился грузчиком, что ли…
Клин покивал головой и сказал:
— Вот именно! До таких идиотских фокусов даже вот эта пигалица бы не додумалась! И когда ты наконец повзрослеешь?
Сом, конечно, вспомнил психушку, но Клин его перебил:
— Ну ладно, хватит! Чарик, ты чего разлегся? Чтобы послезавтра был на работе! А пока принимай незваных гостей. Сам знаешь, кого благодарить.
Чарик с благодарностью взглянул на Лизку.
2
С сегодняшнего дня, первого сентября нынешнего года, я презираю радиожурналистов и презирать буду до тех пор, пока Наташка не вернется домой. Да, она опять уезжает, и виной тому какой-то невыспавшийся или не-похмелившийся идиот, который во время утренних бодрых поздравлений с началом учебного года и смакования туманного будущего наших детей влез в эфир и злорадно сообщил, что в городе опять повысился радиационный фон. Причем свое заявление этот жалкий Счетчик Гейгера сделал именно в тот момент, когда Клин уселся в машину и включил радио.
Об этих событиях я узнал от Клина по дороге домой. Пока я спасал Чарика от ангины, у меня стащили запаску из багажника и открутили заднее колесо, поэтому возвращались мы вместе.
Реакцию Клина предугадать было нетрудно. Вместо того чтобы найти и примерно наказать провокатора, а я с удовольствием сам бы взялся за это дело, Клин решил на время уехать и не только из города, а вообще из страны, с континента, лишь бы увезти Наташку подальше от фона и от меня.
— Что вы пристали к фону? — возмутился я на заднем сиденье. — Вы в этом фоне если не родились, то выросли, и он определенно пошел вам на пользу.
Клин предвидел мои возражения и приготовился дать достойный отпор. Он слегка повернул подбородок в мою сторону, заорал Стасу в ухо:
— Мне все равно через месяц надо ехать в Нью-Йорк на подписание контракта. А миссис Бертон давно зовет Наталью в гости, так что мы можем приехать пораньше.
Я перебил его. В конце койцов, речь шла не столько о его дочери, сколько о моей жене.
— Насколько я помню, вы собирались нанять для поездки переводчицу. Подумайте, каких волнующих возможностей вы себя лишаете, поехав с дочерью. Кроме того, миссис Бертон приглашала Наташу и меня, про вас я что-то не припомню. Вы затеяли эту интригу с целью перехватить мою путевку в Америку?
Стас сочувственно глянул на меня в зеркало заднего вида.
— Не слушай его, Стас! — приказал Клин и полностью повернулся ко мне. — Я уже говорил с Натальей по телефону: Конечно, я хотел бы взять тебя с собой, так спокойней и ей, и мне. Но и я, и она уверены, что ты не поедешь. Тебе там будет скучно. Ведь там тебе не удастся схватиться с ЦРУ или наркомафией или устроить широкомасштабные учения по освобождению заложников. Во всяком случае, в первое время. А здесь ты будешь сидеть в своём «Мойдодыре» и ждать, когда я пришлю тебе клиентов.
— Я не вижу в этом ничего страшного, — парировал я. — Я тоже сосватал вам перспективную вдову в Нью-Йорке.
— Хватит торговаться! — снова взорвался Клин. — Я не желаю, чтобы из-за этого фона моя дочь родила какого-нибудь мутанта вроде тебя. Мы уезжаем, и — точка!
— В Америке или в России, но родит она как раз кого-то вроде меня, — сухо ответил я.
— Вот поэтому я и не хочу рисковать лишний раз, — объяснил Клин. — Говори, ты едешь или нет?
— А что Наташа? — спросил я, цепляясь за соломинку.
— Она собирается.
— Я не поеду, — сказал я.
— А что ты все-таки будешь делать, если я не позабочусь о клиентах?
— Схвачусь с наркомафией, — ответил я и замолчал, тоскливо погружаясь в раздумья о предстоящей разлуке.
— Я тебе так схвачусь! — пригрозил Клин и отвернулся.
Итак, мы снова попрощались в аэропорту. На этот раз вместе с горечью расставания присутствовал уловимый привкус недовольства. Я, конечно, был отчасти рад, что Наташка уезжает подальше от рентгенов, хотя мы могли бы поехать вместе не так далеко и надолго. С другой стороны, я не очень обрадовался, что она легко согласилась покинуть меня на неопределенный срок даже ради Америки. Поехать с ними без всяких забот и обязанностей и сидеть у Клина на хвосте столь же неопределенный срок я не согласился даже ради Наташки. Она не настаивала, но тоже была недовольна.
Крутясь ночью в непривычно пустой постели, я решил, что мы оба — эгоисты, но я — в меньшей степени, так как у меня все-таки была уважительная причина не поехать: действительно, а что я там буду делать? На том и уснул, но на следующий день, когда я сидел в кабинете «Мойдодыра», ожидая обещанных клиентов от Клина, мне явилась обнаженная, как с обложки «Плейбоя», истина. В Наташкиных действиях эгоизма не было ни грамма, то есть не больше десяти… ну пятнадцати процентов. Она поехала ради отца и ребенка! Я заерзал в кресле, прикидывая, на сколько процентов потянет моя уважительная причина; и вскоре пришел к утешительному выводу, что самый главный и отвратительный эгоист — это Клин.
Зазвонил телефон. Я инстинктивно дернулся к нему, но вовремя спохватился. Не далее как сегодня утром, я придумал для Ленки классную дополнительную услугу: отвечать на звонки, выяснять первичную информацию и докладывать мне. Она безоговорочно согласилась, но, видимо, плохо запомнила процедуру, потому что с похоронным видом появилась в дверях и объявила:
— Телефон, шеф. Возьмите трубку, шеф.
Я открыл было рот, чтобы повторить все, что сказал утром, но передумал и последовал Ленкиному совету. Звонил Чарик.