Петровича ничуть не огорчило отсутствие Танкиста и Сенечки, и я понял, что совершается некий ритуал.
— Ну что, зря, что ли, в такую даль тащились? — бодро пропел он. — Присесть-то у вас можно, старички? Открывай, Эдуардыч.
Парни соскочили с койки и засуетились. Тот, что сидел у окна, явно старший не только по возрасту, но и по статусу, лаконично распоряжался:
— Давай, стол туда сдвинь, сходи стаканы помой. Потом сыр возьмёшь в двести третьей. Вовчик сегодня утром принёс, я видел. Я к Верке за яблоками схожу, вон, мужикам и закусить нечем.
— Ох, сто лет здесь не был, — счастливо улыбаясь, протянул Петрович, когда мы остались одни.
— Куда это они разбежались? — поинтересовался я. — Народ собирать?
— Не собирать, Эдуардыч. Приглашать на чужой газ здесь не принято. Но в известность ребят поставят: мол, пришли два кашалота, посидеть хотят. А приглашать ты будешь, понял? У тебя сколько там?
— Пятнадцать.
— Должно хватить. Здесь сейчас немного народу тусуется, не то, что раньше.
Хозяева номера вскоре вернулись, а следом за ними в дверь заглянул еще кто-то.
— Бося, открывашки нет у вас? Здорово, мужики! Вот, банку с консервами открыть нечем.
— Заходи, старик! Здорово! — отозвался я.
Мы расселись за круглым столом. Водка мощно доминировала над закуской, робко прятавшейся за гранеными стаканами.
Парень, которого называли Босей, взглянул на Петровича.
— Командуй, старик, — кивнул Петрович.
— Бося, утюг у вас или в двести третьей?
— Заходи, старичок! — Я упорно гнул свою линию.
Бося скрутил пробку. Бутылка нависла над ближайшим стаканом.
— Почём наливать?
— Ты чего, Боська, краев не видишь? — удивился пришедший за открывашкой. Но Бося снова смотрел на Петровича.
— Давай, по половинке начнём. Спешить некуда, — степенно проговорил Петрович.
— Забулькало, зазвенело, запахло водкой. Петрович приподнял стакан.
— Ну, мужики, за знакомство.
Выдохнули, отщипнули по кусочку колбасного сыра, закурили.
— Хорошая водка…
— Это уж точно. Не ряженая…
— Градусов сорок есть. А может, и больше…
— А ты на этикетке посмотри…
— Бося, я у вас кепку не оставлял? Здорово, мужики!
— Здорово! Заходи, старик…
Пришедший за открывашкой энергично потер ладони и объявил:
— Между первой и второй промежуток небольшой. Давай, Бося, поливай морякам.
Забулькало, зазвенело, запахло. Выдохнули, отщипнули, закурили.
— Нет, точное не ряженая. Все сорок будет…
— Хорошая водка. Умеют же делать…
— Да наша всегда лучше была, пока не испортили…
— А завод какой? Ты на этикетке посмотри…
— Старик, где-то мы с тобой встречались. Ты в восемьдесят втором на «Ижевске» не работал?
— Нет, — поспешно ответил я. — Я на нем в восемьдесят седьмом с подсмены вахты стоял.
— Что-то ты путаешь, старик. «Ижевск» в восемьдесят пятом разрезали. В восемьдесят седьмом из рысаков один «Александровск» остался.
— А, ну да. Значит, на «Александровске». Двое ребят оттуда, знаешь, потом на «Полесске» были…
Я запнулся на секунду и кивнул:
— Знаю.
В комнате неожиданно воцарилась тишина. Я бросил быстрый вопросительный взгляд на Петровича, но он не отреагировал. Сидел задумавшись и смотрел прямо перед собой, как и все остальные.
Потом разлил по стаканам водку и тихо сказал:
— Давай наш, третий, мужики. За тех, кто в море.
Мы выпили за тех, кто в море, и они еще долго молчали, угрюмо разглядывая пустые стаканы. Может быть, они увидели в них знакомые лица, лежащее на борту судно и неподвижные оранжевые холмики, разбросанные на десятки миль по успокоившейся синей глади… Я ничего такого не видел, поэтому облегченно выдохнул, когда Бося снова взялся за бутылку.
А потом началось погружение…
— …Мы там стволы грузили, красное дерево. Здоровенные, с трамвай… А на Цейлоне, сам знаешь, нищета. Старший стивидор у них сто долларов получал, и не в месяц, а в жизнь. За банку сгущенки можно было весь остров поиметь, невзирая на пол и положение в обществе. Ну, примерно, как у нас сейчас. Мы у местных камушки брали, потом в Европе скидывали. А толпа там маленькая, худая, но добрая. Муху прихлопнешь — они в слезы: «Аи, зачем прадедушку убил!» Короче, загрузили пароход по самое некуда, в Аравийском море в шторм попали…
— А нас как-то в Треугольнике прихватило. Только за Багамы вылезли, тут на все двенадцать баллов и нарвались. Пароход в балласте — с Кубы шли. Трап смыло, вентиляцию на первом трюме срезало, по тридцать градусов с борта на борт валяет, двигатель с фундамента отрывается, а мы как раз сидим внизу, квасим…
— Да подожди, дай рассказать… Ну, пришли в Бремен, разгружаемся. Дня два простояли, к маклакам успели сбегать, завернули по ковру, в общем, стоим нормально. Осталась пара бревен в четвёртом трюме, уже лоцмана заказали — вдруг докеры с криками, с воплями вылетают из трюма — и бегом на причал…
— Это точно — немцы поорать любят. Мы как-то с Кубы в Бремен за трубами зашли. Я стивидору две караколы за две бутылки шнапса толкнул — сидим, квасим. И немец с нами. Ну что такое две бутылки?! Ни то ни се, завелись только. Немец тоже добавить не прочь, но сбегать не предлагает, хотя и на своей машине приехал. А у дракона полканистры денатурата заначено было. Послали делегацию, дракон раскололся, сам пришел и две бутылки принес. Перелил, значит, чтобы гостя не шокировать — он, вообще, мужик культурный был. Ну разлили по стаканам, немец и спрашивает: что это, мол, такое, серо-фиолетово-зелёное? Это, объясняем, рашен ликер такой, вэри стронг, зер гут, в общем, пей, недобиток, на халяву-то какая разница? Он понюхал, покривился да и хлопнул. Глаза вытаращил, рот открыл, ни вдохнуть, ни выдохнуть не может. Ну, мы выпили, сидим, не закусываем — его ждем. Он наконец воздуха глотнул да как заорет: «Петролеум! Петролеум!!!» — и со всех ног из каюты. Только у трапа догнали, насилу успокоили. Прямо в морг хотел бежать…
— Да дай ты рассказать-то!.. Короче, все докеры с парохода слиняли. Мастер дракона зовет, говорит: «Сходи-ка, боцман, посмодри, что там в трюме. Если бомба — обезвредь». Дракон кувалду за пояс заткнул, полез разбираться. Тут к трапу с сиренами и «мигалками» подлетает броневичок, оттуда чудаки вываливают навороченные, то ли космонавты, то ли охотники за привидениями: в скафандрах, с автоматами, с баллонами за плечами. Старший подбегает, спрашивает: где? Мастер на трюм показал. Они — туда! А навстречу дракон вылазит, в шортах, в тапочках, в руке двух дохлых змеек держит, небольших таких, сантиметров по тридцать…
— А вот у нас был случай…
— Да подожди!.. В общем, эти «Эдельвейсы» чуть в обморок не попадали. Старший шлем снял — нормальная морда такая, только бледный, как спирохета, и говорит мастеру, что два года назад похожий случай был. Тогда такая же змея одного докера укусила — через минуту всей бригадой умерли. Они по вызову приехали, целый час по трюму гонялись, ничего сделать не смогли, насилу живы остались — снаряжение спасло. Эта змея в прыжке до шестидесяти километров в час развивает. Пришлось полтрюма из огнеметов выжечь. Ну, мастер к дракону: «Боцман, объясни реваншисту, как надо было действовать». А дракон только плечами пожал. «Чего, — говорит, — объяснять-то? Она голову подняла, зашипела, а я кувавдой как шарахну! А вторая задергалась и сама сдохла. Может, сердце не выдержало». Эти-то все обрадовались, залопотали, один фотоаппарат достал, все лезут с драконом сняться. Тут комиссар принесся, орет: «Нихт фотографирен!» Так и не дал. Этот старший-то расстроился, ничего понять не может, спрашивает: «Варум?» А перваку до балды, что Варум, что Агутин — попрошу покинуть клочок советской территории, и точка!..
— А на нас в Англии черная таможня налетела… Мы из Турции оловянную руду везли. Заитли в Сеуту, газу набрали, все путем. А в Атлантику из Гибралтара вылезли, как дало — вся «анисовка» вдребезги! Четыре дня до Ла-Манша углы нюхали… Приходим в Англию, городишко маленький, название не помню уже. Наш причал занят был, поставили на отстой к какому-то длинному складу. На швартовку вышли, чуем: портвешком попахивает, да так смачно! Ну, привязались, на причал сошли, смотрим: из стены труба торчит с краном, все путем. Тут чудак на «форде» подъезжает, улыбается. «Хэлло, — говорит, — джентльмены!» Достал проволочку, в ушко на фланце пропустил, маховик у крана обмотал и пломбу поставил. «Вэри гуд!» — говорит. То есть доволен своей работой остался. Потом показал наверх, там две видеокамеры на кран направлены, сказал: «Бай-бай» — и уехал. Пока мы ему вслед махали, плотник уже рогатку смастерил, два сырых яйца с камбуза принес. Хлоп, хлоп, и — готово! Камеры целы, но смотреть в них — все равно, что в дырку в сортире заглядывать. Следом точила с ключами бежит. Гаечку сверху открутил, маховик вместе с пломбой снял и на этой же проволочке аккуратненько повесил, а вместо маховика ключ на девятнадцать приладил. Тут и толпа с ведрами подтянулась…