— Однако же гипотеза Гумилева пока ничем не подтверждена. — В руке Сталина откуда-то появилась трубка.
— Происхождение человека от обезьяны тоже так и не было прямо подтверждено фактами. Даже в конце двадцатого века.
— Вы что-то хотите добавить, товарищ Лазарев?
— Только дополнить. Про значение идеи. Слышал, еще в восьмидесятых говорили про некоторых: «настоящий коммунист». Как правило, они были там, где настоящее дело: строили БАМ, города и заводы в тайге. Или водили корабли в дальние походы. Но их было гораздо меньше в Москве и в Питере: не уживались такие в центральном аппарате.
— И какая должна быть идея? Достаточно ли просто усилить пропаганду?
— Нет. Идея должна отражать мир вокруг. И указывать в нем цель. И если идея отражает мир неправильно, она должна быть исправлена.
— Вы полагаете, что марксистская идея неправильна?
— Она была правильна на тот момент. А дальше — вопрос матросов к замполиту, отчего это там нет революции. Ответ вам сказать?
— Давайте, товарищ Лазарев, поправьте классиков коммунизма!
«Ох, ну сейчас я точно или на коне буду, или пятьдесят восьмую получу!»
— Согласно классикам, считалось, что у капитализма две стадии. Вторая, империализм, — последняя. Но вот какой мир описан в «Железной пяте» Джека Лондона. Ключевое слово — монополистический: весь мир, как одна сверхфабрика, правит им кучка олигархов, все прочие — никто, наемная рабсила. И коммунистическая революция там — всего лишь средство, чтобы уничтожить эту олигархию и пользоваться ее уже отлаженной машиной.
К этому шло у нас — кончилось Октябрем. К этому шло в Америке — до Депрессии. «Новый курс» Рузвельта породил, однако, третью стадию, «социальный» капитализм (по сути то, что позже назвали «шведским»). Налоги «на богатых», всякие соцмеры вроде оплачиваемых больничных и отпусков, но главное, чрезмерная монополия неуправляема и оттого просто экономически не выгодна. Какому-нибудь Форду оказалось дешевле не самому строить завод по выпуску, например, гаек и болтов, а объявить, что купит их, опять же условно, по доллару за штуку, и тут же найдется масса желающих их продать. «Средний класс» как бы получил новое развитие, став опорой порядка. Этот капитализм не имел преимуществ, но уже был устойчив; вот почему революции не произошло тогда.
А дальше началась четвертая стадия, именуемая глобализацией. Когда работают, по сути, негры, а белые люди становятся клерками, а не пролетариями. Причем «глобы», новые олигархи, гораздо жестче прежних: по Марксу, у рабочего нельзя отнять минимум, необходимый для проживания, и прежний «национальный» капиталист не станет доводить до взрыва, а «глобам» плевать на само выживание рабсилы, в тех странах она дешева, и им, сидящим, к примеру, в Нью-Йорке, глубоко безразличен бунт где-то в Малайзии. Ну и преимущества климата — теплые страны.
— Паршева вашего тоже прочел, — сказал Сталин. — Дальше?
— А дальше — все. Беда была в том, что про этот мир в марксизме-ленинизме ничего не говорилось. Поскольку его просто не было тогда. Были слова, сказанные классиками в ту эпоху. А нужны были те, что сказали бы они сейчас, увидев подобное.
— А сказали бы они вам, — Сталин прищурился, его трубка выпустила кольцо дыма, — что не четыре, а все же две. Просто напуганные Октябрем (как там Рузвельт сказал, «отдать часть, пока не отобрали все») откатились назад, с монополизма. А как мы ушли в глухую оборону, началось по новой. Причем «глобализм» — это подлинный империализм: не было во времена Джека Лондона ни такой связи, ни этих компьютеров. Правильно вы заметили, невозможно было управлять. И что из этого следует? То, что подлинная революция еще БУДЕТ, а Октябрь — это так, репетиция, разведка боем.
Он посмотрел на Большакова.