— Ах, чтоб…! — Димитрий яростно махал гнувшимся удилищем. То ли кто-то очень крупный взял, то ли зацеп. Скорее второе: Юсси знал, что в озере Вуокси очень редко, но встречаются щуки два метра длиной, которые могут утянуть в воду человека, однако здесь никогда про такое и не слышали. А судя по тому, как сгибалось удилище, попался кто-то не меньшего размера. Юсси поморщился. Случившееся ну совершенно не стоило того, чтобы нарушать свой покой. Туго натянувшаяся леска уходила куда-то под дно лодки. Русский, вглядываясь, перегнулся через борт — и вдруг вылетел головой вперед, только булькнуло.
У Юсси чуть не выпала трубка изо рта! Он пару секунд напряженно раздумывал, что делать. Затем ему послышалось, что за бортом, где исчез Димитрий, слышна какая-то возня. Он придвинулся и заглянул туда. Увидеть ничего не удалось: сумерки, хоть и светлые, все же не день. Юсси нагнулся, всматриваясь, при этом крепко держась за борт обеими руками. И тут из воды, прямо перед его лицом, высунулась черная рука. Схватила за шиворот и дернула вниз! В последнюю секунду Юсси успел испытать неописуемый ужас: попасть в лапы водяной нечисти! Господи, прости меня, что был грешен, не верил, что ты есть! И темнота.
Он очнулся от того, что на голову вылили ведро воды. Затем больно ткнули под ребра. Юсси открыл глаза. Он был привязан к дереву — на том самом островке. Руки были чем-то стянуты за спиной. Перед ним стояли двое в серо-пятнистом, с автоматами незнакомого вида.
— Фамилия, часть? — спросил один по-фински.
Русские, кто же еще? Война, казалось, так далеко отсюда! На помощь никто не придет — до берега с постом полкилометра; там Йере и пятеро его солдат — нет, четверо уже — того беднягу, что был на островке, наверняка уже убили или тоже взяли в плен. Должно быть восемь, но трое в отпуску — сейчас ведь сенокос. И из оставшихся хорошо если половина трезвые: на дальнем посту и так не слишком соблюдали дисциплину, а уж когда командир сам лежит пьян… В четырех километрах батарея, но там Юсси и Димитрия хватятся не раньше завтрашнего вечера. А для двух ударов ножом хватит и двух секунд.
— Фамилия, часть?
Они знают это и так, подумал Юсси, ведь у них мои документы. Но если я отвечу на первый вопрос, трудно будет молчать дальше. Юсси не был героем. Просто, на его взгляд, было неправильно вот так легко выдать врагу военную тайну. И зачем, если все равно убьют?
Второй чужак что-то сказал своему товарищу. И тут у Юсси сердце ухнуло в пятки: хотя он не понял ни слова, зато ясно увидел у второго длинные клыки во рту, и, как показалось, уже окровавленные. Значит, правда все слухи, что русские поставили себе на службу нечисть? Оборотни, упыри — те, кто приходят ночью и кого увидев, нельзя остаться в живых!
— Фамилия, часть?
А страшный русский смотрел на Юсси, казалось, с плотоядным интересом. Точно — вот он облизнулся, провел языком по зубам. Юсси зашептал слова молитвы. Русские усмехнулись. Две темные фигуры в сумерках, освещенные лишь светом костра.
— Не поможет, — сказал первый, — пока мы служим Сталину, свободны от проклятья, так сказали нам священники. Сейчас нам не страшны серебро, чеснок, святая вода и даже осиновый кол, хотя солнечный свет неприятен. Будешь молчать, вынем и выпьем твою душу. Будешь говорить — умрешь быстро и легко. Мы обещаем тебе, и сдержим слово, потому что лишь живые могут лгать — нам это не дано. Выбирай — тебе решать.
Русские явно ничего не боялись, не скрывались и никуда не спешили. Как они попали на остров, ведь катер бы точно заметили с Бьерке? На подводной лодке? И что делать им на этом островке, где нет никаких военных объектов? Юсси вспомнил давние беседы с приятелем, деревенским пастором — неужели нечисть и впрямь может исчезать в никуда и приходить ниоткуда и, пролетая за Гранью мимо, выскочит там, где увидит добычу? И тот, кого она схватит, обречен на вечные муки в аду?
И Юсси заговорил. Отвечал на все вопросы, рассказывал все что знал — и еще. Хотя понимал, что живым его не оставят, говорил, сам не зная зачем — ну какая жалость может быть у упырей к людям? Но говорил все равно, торопливо, боясь не успеть:
— Я не солдат, ничего не сделал русским, никогда не стрелял в них. Да, в армии двадцать лет, но лишь на хозяйственной должности. Когда-то хотелось, чтобы было уважение, мундир, затем было просто приятно: «господин капрал», «господин сержант», «господин фельдфебель» — в деревне такого не дождешься никогда. Нет, семьи пока нет, не обзавелся за армейской лямкой, но родители живы пока, они умрут с горя. Я никогда не думал ни о какой «великой Суоми» от моря до моря, мне просто хотелось казенное жалованье и квартиру.