— Я сама буду вашим обвинителем, — бесстрастно произнесла Розамунда, — и если вы желаете, то можете на мне доказать свои права и зарезать меня, как зарезали моего брата.
— Да простит вас Господь, Розамунда, — сказал сэр Оливер и вышел. Сэр Оливер возвратился домой; в душе его царил ад. Он не знал, что ждёт его в будущем, но его гнев против Розамунды был столь велик, что в сердце его не оставалось места отчаянию. Им не удастся повесить его. Чего бы это ему ни стоило, он будет сражаться, но Лайонел не должен пострадать. Об этом он позаботится. Мысль о Лайонеле несколько изменила его настроение. С какой лёгкостью мог бы он отмести все их обвинения, заставить Розамунду склонить гордую голову и молить о прощении. Для этого достаточно одного слова, но он боялся произнести его, ибо оно могло стоить жизни брату.
Когда в ночной тиши сэр Оливер лежал без сна и уже более спокойно обдумывал события минувшего дня, они предстали перед ним в несколько ином свете. Он перебирал улики, которые привели Розамунду к её заключению, и ему пришлось признать, что у неё были на то все основания. Если Розамунда и несправедлива к нему, то он ещё более несправедлив к ней. Годами его враги — а своим высокомерием он приобрёл их немало — старались внушить ей самое неблагоприятное мнение о нём, но она любила его и не обращала на них внимания, отчего её отношения с братом стали весьма напряжёнными. И вот сейчас всё это обрушилось на неё. Раскаяние тоже сыграло свою роль, и она окончательно поверила, что именно он убил Питера. Наверное, ей даже кажется, что упрямство и безоглядная любовь к человеку, которого ненавидел брат, в каком-то смысле делает и её соучастницей убийства.
Теперь сэр Оливер многое понял и уже не столь строго судил Розамунду. Он понимал, что надо быть существом высшего порядка, а не просто человеком, чтобы испытывать иные чувства, нежели те, которые она переживала сейчас; что поскольку наши реакции следует оценивать по степени порождающих их душевных переживаний, то сейчас она должна так же страстно ненавидеть его, как прежде любила.
На его долю выпал тяжкий крест, но ради Лайонела он должен безропотно нести его. Он не мог принести брата в жертву собственному эгоизму из-за поступка, в котором сам не считал его виновным. Допускать подобные мысли было бы низостью с его стороны.
Но если Оливер и не допускал подобных мыслей, то о Лайонеле этого нельзя было сказать. Страх лишил его сна и настолько усилил лихорадку, что за два дня, прошедшие после ужасного события, он стал похож на привидение. Похудевший, с ввалившимися глазами, бродил Лайонел по дому. Сэр Оливер старался всячески ободрить его.
Тем временем в Пенарроу пришли вести, от которых страхи молодого человека возросли. Судьям в Труро уже сообщили о гибели мастера Годолфина и подали формальное обвинение с именем убийцы. Однако они отказались предпринять какие бы то ни было действия, объяснив свой отказ тем, что один из них, а именно мастер Энтони Бейн, был свидетелем оскорбления, нанесённого Питером сэру Оливеру. Мастер Бейн заявил, что каковы бы ни были последствия для Питера Годолфина, они вполне заслуженны, ибо тот сам навлёк их на себя, вследствие чего совесть честного человека не позволяет ему как судье выдать констеблю предписание об аресте сэра Оливера.
Нашему джентльмену эту новость сообщил другой свидетель сцены у кузницы — пастор; духовный сан предписывал ему нести людям мир и слово Божие, и тем не менее он полностью поддерживал решение судьи. По крайней мере, так он сказал.
Сэр Оливер поблагодарил пастора, присовокупив, что ему приятно видеть в нём, равно как и в мастере Бейне, своих сторонников; что же касается всего остального, то он заявил о своей непричастности к смерти Питера, сколь ни серьёзны выдвинутые против него улики.
Ещё через два дня сэр Оливер узнал, что отношение мастера Бейна к поступившему иску привело в возбуждение всю округу. И тогда, пригласив с собой пастора, он отправился в Труро с тем, чтобы представить судье некое доказательство, о котором он не счёл нужным говорить Розамунде и сэру Джону Киллигрю.
— Мастер Бейн, — начал сэр Оливер, когда они втроём заперлись в кабинете судьи, — я слышал о справедливом и беспристрастном решении, которое вы вынесли по известному вам делу. Я приехал поблагодарить за него и выразить своё восхищение вашим мужеством.