— Тогда, по крайней мере, ты будешь довольна, о источник злобы! — прорычал Асад.
— Называй меня, как тебе угодно, о солнце моей жизни. Разве я не затем и принадлежу тебе, чтобы ты мог поступать со мной, как тебе заблагорассудится? Сыпь соль на рану моего сердца, тобой же нанесённую. От тебя я всё снесу безропотно. Но внемли мне, внемли моим мольбам и, коль ты не придаёшь значения словам, задумайся над поступками Оливера-рейса, которые ты всё ещё медлишь оценить по достоинству. Любовь не позволяет мне молчать, хотя за моё безрассудство ты можешь приказать высечь и даже убить меня.
— Женщина, твой язык подобен колоколу, в который звонит сам дьявол. Что ещё вменяешь ты в вину Сакр аль-Бару?
— Больше ничего, коль тебе угодно издеваться над преданной рабой и отвращать от неё свет своей любви.
— Хвала Аллаху! — заключил паша. — Идём же, наступил час молитвы.
Однако он слишком рано вознёс хвалу Аллаху. Чисто по-женски, протрубив отбой, Фензиле только готовилась к атаке.
— У тебя есть сын, о отец Марзака.
— Есть, о мать Марзака.
— Сын человека — часть души его. Но права Марзака захватил чужестранец; вчерашний назареянин занял рядом с тобой место, что по праву принадлежит Марзаку.
— А Марзак мог занять его? — спросил паша. — Разве безбородый юнец может повести за собой людей, как Сакр аль-Бар? Или обнажить саблю против врагов ислама? Или вознести над всей землёй славу святого закона Пророка, как вознёс её Сакр аль-Бар?
— Если Сакр аль-Бар и добился всего этого, то только благодаря твоим милостям, о господин мой. Как ни молод Марзак, и он мог бы многое совершить. Сакр аль-Бар — всего лишь то, чем ты его сделал. Ни больше, ни меньше.
— Ты ошибаешься, о мать заблуждения. Сакр аль-Бар стал тем, что он есть, по милости Аллаха. И он станет тем, чем пожелает сделать его Аллах. Или ты не знаешь, что Аллах повязывает на шею каждого человека письмена с предначертаниями его судьбы?
В эту минуту тёмно-сапфировое небо окрасилось золотом, что предвещало заход солнца и положило конец препирательствам, в которых терпение одной стороны нисколько не уступало отваге другой. Паша поспешил в сторону дворца.
Золотое сияние потухло столь же быстро, как появилось, и ночь, подобно чёрному пологу, опустилась на землю.
В багряном полумраке аркады дворца светились бледным жемчужным сиянием. Тёмные фигуры невольников слегка шелохнулись, когда Асад в сопровождении Фензиле вошёл во двор. Теперь лицо её скрывал тончайший голубой шёлк. Быстро взглянув в дальний конец двора, Фензиле исчезла в одной из арок в ту самую минуту, когда тишину, повисшую над городом, нарушил далёкий заунывный голос муэдзина.
Один невольник разостлал ковёр, другой принёс большую серебряную чашу, третий налил в неё воды. Омывшись, паша обратил лицо к Мекке и вознёс хвалу Аллаху единому, всеблагому и всемилостивому. А тем временем над городом, перелетая с минарета на минарет, разлетался призыв муэдзинов.
Когда Асад вставал, закончив молитву, снаружи послышались шум шагов и громкие крики. Турецкие янычары из охраны паши, едва различимые в своих чёрных развевающихся одеждах, двинулись к воротам.
В тёмном сводчатом проходе блеснул свет маленьких глиняных ламп, наполненных бараньим жиром. Желая узнать, кто прибыл, Асад задержался у подножия беломраморной лестницы, а тем временем из всех дверей во двор устремились потоки факелов, заливая его светом, отражавшимся в мраморе стен и лестницы.
К паше приблизилась дюжина нубийских копейщиков. Они выстроились в ряд, и в ярком свете факелов вперёд шагнул облачённый в богатые одежды визирь паши Тсамани. За ним следовал ещё один человек, кольчуга которого при каждом шаге слегка позвякивала и вспыхивала огнями.
— Мир и благословение Пророка да пребудут с тобой, о могущественный Асад! — приветствовал пашу визирь.
— Мир тебе, Тсамани, — прозвучало в ответ. — Какие вести ты принёс нам?
— Вести о великих и славных свершениях, о прославленный. Сакр аль-Бар вернулся!
— Хвала Аллаху! — воскликнул паша, воздев руки к небу, и голос его заметно дрогнул.
При этих словах за его спиной послышались лёгкие шаги и в дверях показалась тень. С верхней ступени лестницы, склонившись в глубоком поклоне, Асада приветствовал стройный юноша в тюрбане и златотканом кафтане. Юноша выпрямился, и факелы осветили его по-женски красивое безбородое лицо.