– Во всем виновата эта распутница из Малпаса, – признался Лайонел.
Глаза сэра Оливера сверкнули.
– Я считал, что она совсем другая. Я был глупцом, глупцом! – Юноша разрыдался. – Я думал, она любит меня, и хотел жениться на ней. Клянусь Богом, хотел!
Сэр Оливер тихо выругался.
– Я верил ей. Я думал, она чистая и добрая. Я… – Лайонел остановился. – Впрочем, кто я такой, чтобы даже сейчас обвинять ее! Ведь это он, подлая собака Годолфин, развратил ее. Пока он не появился, у нас все шло хорошо. А потом…
– Понятно, – спокойно заметил сэр Оливер. – Полагаю, вам есть за что благодарить Питера, раз именно он открыл вам глаза на эту потаскуху. Мне следовало предупредить вас, мой мальчик. Но… Наверное, я плохо старался.
– Нет, это не так!
– А я говорю – так, и если я говорю, Лайонел, вы должны мне верить. Я бы не стал порочить репутацию женщины, не будь на то причин. И вам следует это знать.
Лайонел поднял глаза на брата.
– Боже мой! – воскликнул он. – Я просто не знаю, чему верить. Меня, как куклу, дергают то в одну, то в другую сторону.
– Оставьте все сомнения и верьте мне, – сурово сказал сэр Оливер и, улыбнувшись, добавил: – Так вот каким развлечениям втайне предавался добродетельный мастер Годолфин! М-да… О, людское лицемерие! Поистине бездонны твои глубины!
И сэр Оливер от души рассмеялся, вспомнив все, что мастер Годолфин, строя из себя истового анахорета, говорил про Ралфа Тресиллиана. Вдруг его смех оборвался.
– А она не догадается? – мрачно спросил он. – Я говорю о шлюхе из Малпаса. Она не догадается, что это ваших рук дело?
– Догадается?.. Она? – переспросил молодой человек. – Сегодня, чтобы поиздеваться надо мной, она стала вспоминать Годолфина, и тогда я пообещал ей немедленно разыскать этого мерзавца и свести с ним счеты. Я скакал в Годолфин-Корт, когда настиг его в парке.
– В таком случае, сказав, что он первым напал на вас, вы еще раз солгали мне.
– Он и напал первым, – поспешно возразил Лайонел, – я и опомниться не успел, как он уже соскочил с коня и набросился на меня с бешенством дворовой собаки. Он так же был готов к схватке и стремился к ней, как и я.
– Тем не менее эта особа из Малпаса знает достаточно, и если она расскажет…
– Нет! – воскликнул Лайонел. – Она не посмеет, ради своей репутации не посмеет.
– Пожалуй, вы правы, – согласился сэр Оливер. – Она действительно не посмеет; на то, если подумать, есть еще одна причина. Все хорошо знают репутацию этой особы и настолько ненавидят ее, что, если станет известно, что она была поводом вашего поединка, по отношению к ней примут меры, о которых уже давно поговаривают. Вы уверены, что вас никто не видел?
– Никто.
Куря трубку, сэр Оливер ходил взад и вперед по комнате.
– Тогда, думаю, все устроится, – наконец сказал он. – Вам надо лечь в кровать. Я отнесу вас в вашу комнату.
Сэр Оливер поднял брата на руки и, как младенца, отнес наверх. Он подождал, пока Лайонел не задремал, затем спустился в столовую, закрыл дверь и придвинул к камину массивный дубовый стул. Так он просидел у огня далеко за полночь, куря трубку и предаваясь невеселым мыслям.
Он сказал Лайонелу, что все обойдется. И действительно, все обойдется… для Лайонела. Но каково ему самому хранить в душе такую тайну? Не будь убитый братом Розамунды, ему и дела не было бы до всей этой истории. Подавленность сэра Оливера объяснялась, надо признаться, отнюдь не гибелью мастера Годолфина. Питер вполне заслужил подобный конец, каковой, как нам известно, мог наступить гораздо раньше от руки самого сэра Оливера, если бы Розамунда не была его сестрой. Весь ужас создавшегося положения заключался в том, что ее родной брат пал от руки его брата. После Оливера Розамунда больше всех на этом свете любила Питера; как и для Оливера – Лайонел был самым дорогим после Розамунды существом. Оливеру была близка и понятна боль Розамунды: он переживал ее и сострадал ей, чувствуя свою сопричастность со всем, чем жила его возлюбленная.
Наконец он встал, проклиная в душе распутницу из Малпаса, из-за которой на его и без того нелегком пути встало еще одно серьезное препятствие. Он стоял в задумчивости, облокотясь о каминную доску, поставив ногу на чугунную собачью голову у края решетки.
Ему оставалось только одно – молча нести бремя тайны, храня ее ото всех, даже от Розамунды. При мысли о необходимости обманывать возлюбленную сердце сэра Оливера обливалось кровью. Но выбора не было: иначе он навсегда потеряет ее, а это было выше его сил.
Итак, приняв решение, сэр Оливер взял свечу и отправился спать.