— Ты поумней меня, — пожала плечами Зура. — Но и у меня своя голова на плечах есть, я это помню. Скажи, как думаешь, а я решу, соглашаться или нет.
— Резонно, — чуть улыбнулся Лин. — Ну что ж, изволь… Из всех стихий тебе как воину ближе огонь, мне — вода. Поэтому я буду говорить о воде. Возьмем волну. Океанская волна несокрушима и способна обрушить любой дом, возведенный человеком. Но сама по себе она состоит из множества капель, и каждая из них — прах. Я могу смахнуть эту каплю ладонью, могу высушить ее теплом кожи, могу вовсе втоптать в землю. Капли вовсе не движутся все в одном направлении. Это видно, если рассматривать воду внутренним, магическим зрением… или просто внимательно приглядеться…
Говоря это, Лин провел рукой по воздуху, и в нем соткалось то, о чем он говорил: мельтешение капель.
«Позер», — подумала Зура. Но смотрела, зачарованная.
— Каждая капля движется сама по себе, — продолжал Лин, — но траектории большей их части совпадают. Оттого кажется, будто волна монолитна и несокрушима, — капли слились в волну, которая всхлестнулась и бесшумно опала. — Так и война. Ее делают люди. Короли и маркитантки, торговцы, которые поставляют припасы, и промышленники, что куют мечи и стрелы. Мало кто из них на самом деле наслаждается убийством живого существа, даже и непохожего на нас. Но жажда наживы, или власти, или приключений, или просто стремление выжить во многих людях сильнее трусости или миролюбия.
Он осекся. Вздохнул. Зачем-то потрогал светильник. Потом продолжил, уже спокойнее.
— Да, весь маховик не остановить. Но само существование этого маховика — иллюзия. Большинству людей даже в Тервириене нет до войны дела, а в Ронельге о ней и вовсе судачат только в светских салонах — сплетников на рынке или кумушек у колодцев война на побережье вовсе не трогает. Им просто нужно на что-то жить, кому-то сбывать товар… а гибели своей или других они не хотят, хотя, в общем, то, что происходит вдали от них, их не очень трогает.
— Так вот если найти тех немногих, кто находится на нужном месте и обладает нужной властью… если запугать их, подкупить, предложить выбор… да что угодно! Тогда-то война и утихнет, выродится в вялые стычки, а то и вовсе сойдет на нет. Я верю, что это можно сделать, акай. Уговорами, лестью, шантажом, запугиванием… Точечным воздействием. Можно. Если достаточно быстро и по обеим сторонам фронта разом.
Лин сидел на стуле, устало свесив кисти рук с колен и наклонившись вперед. Свет от лампы падал под таким углом, что Зура словно воочию увидела его молодым — может, своим ровесником, может, еще моложе. Низкорослый маг с его очками и залысинами показался ей статуей мудреца или героя. В первый раз увидев такую на постаменте в Алгоне, Зура дернула брата за край его кожаной куртки и спросила: «Акай, это его маги превратили в бронзу? За что?»
Зура протянула Лину ту свою руку, что была с браслетом.
— Ну вот давай и выясним, — сказала она. — Установи полноценную связь или как там она называется… Если уж я подрядилась тебя охранять, я тоже хочу всегда знать, где ты находишься.
Лин вздохнул.
— Я не то чтобы всегда знаю, где ты находишься, я могу это узнать, если захочу… Ладно, ладно, это детали.
И он взял ее за запястье.
Почему, интересно, он никогда не берет просто за руку?
После поединка с Беном Лакором Лин стал в городе человеком известным. Тут же поплыли слухи, что это не просто маг Лин-Отшельник, а «тот самый» Темсин Лин, который был когда-то помощником министра финансов; и еще слух, будто лет десять назад Лина поперли с должности именно за то, что он противостоял нелюбимой простыми людьми финансовой реформе. Все это повысило его популярность.
На самом деле Лин как раз за той реформой стоял — и руководство картелей отличнейшим образом вспомнило это. Но их, в отличие от обычного люда, реформа когда-то избавила от серьезной головной боли. Поэтому без всякого труда магу удалось добиться встречи с главой картеля «Борголода», потом и с тремя остальными. (Фактически делами заправляли два самых больших, но другие два тоже вполне могли вставлять палки в колеса).
Они выходили со званого обеда председателя картеля «Четыре Ветра», когда Лина попытались убить.
Обед этот тянулся и тянулся, а Зура даже за столом не сидела, стояла у дверей, и никто ей поесть не предложить. Оттого, подсаживая Лина в коляску извозчика, Зура замешкалась, отвлеклась на проходящего мимо торговца пирожками. Дурацкая ошибка, любительская… но иногда они случаются.
А потому стрелка она не увидела — почуяла. Тем, за кем часто следят, хорошо известен этот тяжелый взгляд на затылке. Каким-то чудом Зура умудрилась вовремя толкнуть Лина; тот, охнув, неуклюже полусвалился-полусполз на пол коляски. Дротик же вонзился в обшивку сиденья, пропоров ее — и тут же растекся лужицей.
— Остроумно, — ошарашенно пробормотал Лин.
— Да нет, ничего особенного, — не согласилась Зура. — Ассоциация магов встрепенулась. Нанесем визит? Ты же говорил, что это придется сделать.
Лин кивнул. Было видно, что ему не по себе — волшебника чуть не колотило. Но брал себя в руки он быстро, с каждой секундой казался все спокойнее и спокойнее.
— Очень странно, — прошептал Лин. — Очень странно. Почему она так? Кажется, я где-то крупно ошибся…
— Куда? — только и спросила Зура.
Если бы Лин спросил ее, Зура бы сказала, что нужно вернуться к Вартиану — маг явно не в мог заниматься сейчас делами. Но Лин сказал ей другой адрес, и Зура только кивнула.
— Белая набережная три, — скомандовала она извозчику.
Дома мне частенько случалось слышать, что наземные только и хороши, что отлавливать их в прибрежных водах и иметь: руки, мол, удобные. Должен сказать, что те, кто так думает, многое упускают! Не только руки.
Этот жар — тоже что-то вроде войны. Только другой. И так же нужно уметь перетерпеть, затаиться, ударить вовремя. Только так можно победить.
Лоен оказался хорошим учителем. Во всех смыслах. На деле он никогда не настаивал на соблюдении их договора дословно: занимались они магией по вечерам, на окраине города, и иной раз он гонял Зуру там и несколько часов. Потом шли к Лоену, в комнату на третьем этаже доходного дома, и ложились в постель. Там он иной раз Зуру имел, иной раз не имел — говорил, что устал или еще чего. Но она все равно спала рядом с ним: на этом он настаивал.
— Приятно, когда рядом с тобой лежит молодая девчонка, что ни говори.
Первый раз, услышав, что для Зуры он был действительно первый, он поскреб заросший подбородок и пробормотал:
— Будь я получше, тут-то я бы и отказался. Но я такой, какой есть. Но я уж постараюсь, чтобы больно тебе не было, девочка.
И больно действительно не было. Было не бог весть как хорошо, но ничего так. Терпимо. А потом, к исходу второй недели, даже иногда становилось приятно. Зуре, пожалуй, даже нравилось, когда твердые ладони Лоена обхватывали ее под ребрами; когда жесткие пальцы гладили ее грудь, сжимая соски; и, когда прошел первый дискомфорт, приятно стало ощущать его внутри себя — было в этом что-то и от езды на лошади, и от магии, когда тело распирает изнутри чисто нервное напряжение, и все мускулы дрожат.
Но начал ли нравиться ей сам Лоен? Нет.
В первую ночь она выскочила из его дома до рассвета, когда еще даже молочники не появились на улицах и, несмотря на саднящую боль между ног, пошла обратно на пустырь, где тренировалась дробить магией камни, как Лоен ее научил. Потом купила у разносчика жирную лепешку с лотка. Запах жира напомнил вдруг о прежнем: о купце, перьях в подушках, о крови на ее руках, и как она вытирала пальцы о снег. Второй раз в жизни Зуру немилосердно вырвало.
Ладно, сказала она себе потом. Наемник всю жизнь испытывает свое тело. Всю жизнь тащит его сквозь тренировки. Всю жизнь ставит себя на край. Для женщины продавать свое тело за деньги — позорно. Но она не за деньги. Она за науку. И, кстати, постельным делам тоже пришлось бы учиться рано или поздно…