А потом вода все-таки потекла ей в рот, влажные руки омыли ее лицо и стало легче. Это был Лин, Зура без тени сомнений знала, что это Лин. Кажется, она пыталась поймать его, удержать, но не удавалось даже поднять руки…
Позже Лин ей приснился.
Неизвестно, можно ли назвать такое видение сном. Зура не видела Лина, если не считать рук. Эти руки, перепачканные свежими чернилами, как раз что-то писали, Зура даже смутно понимала что. Вот странно: обычно во сне Зура никогда не могла открыть книгу и прочесть ее… впрочем, книги ей почти никогда и не снились. А тут, разбирая под пером Лина отдельные слова, Зура даже откуда-то знала даже то, что еще не было написано.
То была «докладная записка» — Зура в жизни не видела докладных записок — и рассказывала она о положении дел в приграничных воюющих княжествах Гериатского хребта. С этим предметом Зура была как раз хорошо знакома, но то, о чем писал Лин, ей никогда не приходило в голову. А Лина волновало, что постоянные войны между этими княжествами усиливают неспокойствие на границах Империи Рона. Не столько из-за банд наемников, сколько из-за того, что приграничное население нищает, а купцы и компании, торгующие через те места, задирают цены втридорога.
Но даже не это главное, писал Лин. Главное, на что я должен обратить внимание Вашей светлости, что ныне многие дворяне пользуются этими беспорядками, дабы беззастенчиво укрывать часть своих доходов или переманивать из гериатской области крестьян, которые живут на их землях без регистрации и не платят подушную подать. Казна теряет огромные средства.
Если беспорядки продолжатся, лет через десять они могут привести к отложению Дагата и Остии. Все это необходимо пресечь, но жесткие меры не дадут ничего, только разожгут костер недовольства сильнее. Что нам надобно по моему скромному мнению, Ваша светлость, так это реформировать систему налогообложения. Войны утихают тогда, когда воевать или поддерживать войну перестает быть выгодно, а потому я предлагаю…
«Ну и ну, — подумала Зура, — я всегда знала, что имперцы богатеют на беспорядках в Гериате, но никогда не думала, что кто-то из них против такого положения вещей! И тем более не думала, что именно из-за Лина я потеряла там постоянную работу…»
Еще через секунду она догадалась: «А я ведь из головы Лина смотрю… И знаю его мысли, по крайней мере, некоторые…»
И в самом деле: Лин поднялся, и угол зрения сместился вместе с ним. А встал он потому, что в дверь постучали.
Вся остальная комната была не в фокусе, Зура с трудом могла ее рассмотреть. Видела только, что обстановка здесь богатая, что окно высокое (богатый дом, значит, или даже дворец?), что из него видно звездное небо, и что над столом, за которым писал Лин, висит несколько крупных магически светящихся капель воды.
Что-то недовольно бормоча себе под нос, Лин распахнул дверь.
В освещенном обычными свечными светильниками коридоре за порогом стоял молодой парень — пожалуй, помладше Зуры лет на пять. Он немного походил на Тиана: такой же высокий и широкоплечий, такой же темноволосый, с такими же лихими бровями. На этом сходство кончалось. Эрмес Тиан всегда выглядел и вел себя как человек немного себе на уме. У нынешнего ночного гостя все лицо, от квадратного подбородка до светло-серых ясных глаз и высокого чистого лба дышало открытостью и добродушием. Короткая красно-зеленая кимара лейтенанта дворцовой стражи, перехваченная кожаным ремнем, совершенно не вязалась ни с его молодостью, ни с внешностью.
«Щенок», — подумала Зура, а Лин подумал, что это чей-то племянник по протекции.
— Добрый вечер, мастер Лин, — парень молодцевато поклонился, отчего подпрыгнули вихры у него на макушке. — Я…
— Милс Тревон, начальник моей охраны, — закончил за него Лин ровным тоном. — Надо же. Я говорил, что в охране не нуждаюсь, особенно во дворце. По всей видимости, мои слова восприняли всерьез и прислали мне церемониального офицера.
Зура никогда прежде не слышала, что бы Лин говорил настолько желчно.
Парня, однако, такой прием не обескуражил.
— Как вам угодно, мастер, — сказал он. — А все-таки позвольте мне и моему человеку осмотреть ваши покои.
— Я уже сам проверил их магией.
Зура после такого приема плюнула бы, развернулась и ушла. Парню, должно быть, хорошо платили, или он очень ответственно понимал свой служебный долг, потому что настойчиво продолжил:
— Магия чует магические ловушки, господин, вам это известно не хуже меня. Но яд, который испаряется на воздухе или при контакте с телом, вы найти не сможете.
— Неужели нашу доблестную дворцовую стражу научили разнюхивать яды?
— Нас — нет. А вот этих милах почти и учить не приходится.
С этими словами парень посторонился, открыв дорогу другому плечистому стражнику, тоже в дворцовой кимаре, но попроще, возрастом постарше и ростом пониже. Этот стражник вел на поводке… ну, еще одну черепаху. Размером она была куда меньше зариата, взрослому человеку по колено, с длинным, как у ящерицы, телом и вовсе без панциря: только несколько роговых пластин вдоль позвоночника. Двигалось это создание быстро и ловко.
Сквозь сон-видение Зура почувствовала, что Лин очарован. Он с детства любил этих сухокожих умных созданий, находил их морды выразительными, а манеры интересными.
— Как его зовут? — спросил Лин.
Стражник с поводком посмотрел на Лина почти в ужасе и подтолкнул своего питомца вглубь комнаты. Милс Тревон ответил за него:
— Дени. Только это девочка. Я слышал, она любит печенье. У вас случайно нет?
— М-м-м… мне приносили ужин, надо посмотреть, — ответил Лин рассеянно.
Его неприязнь к вторженцам рассеивалась, улетучивалась куда-то в раскрытое окно.
И уж совсем она улетучилась, когда Дени в самом деле нашла яд между страницами одной из книг Лина.
«Да, — подумала Зура голосом Лина, просыпаясь, — в тот раз меня пытался отравить помощник премьер-министра, но не из-за налогов, а из-за серебряных рудников…»
Видение исчезло, истаяло. Но мир перестал качаться, тошнота и жар отступили, хотя и навалилась сокрушающая слабость. Вокруг теперь была плоскость чистых простыней — куда шире спины зариата. А за кроватью начиналась комната, просторная, тоже очень светлая, и на стуле рядом дремала служанка.
Надо же.
«У него получилось, — подумала Зура, устало закрывая глаза. — Мы добрались».
Когда в следующий раз сознание вернулось к Зуре, сиделка бодрствовала. Она помогла ей разобраться с естественными надобностями и умыться — все это давалось тяжело и болезненно — а еще напоила Зуру бульоном из ящерицы.
Телодвижения Зуру совершенно обессилили, поэтому она погрузилась в какое-то белое марево и с трудом осознала, когда в комнату вошел Лин. У ноги его бодро перебирала лапами та самая черепахо-ящерица из сна. Ну или точно такая же: Зура их не различала.
Кажется, Лин решил, что она спит, потому что постоял недолго, глядя на нее. Зура подумала, что надо как-то подать ему знак, что она бодрствует, однако ей было отчаянно лень. Хорошо было видеть Лина и знать, что с ним все в порядке, но говорить с ним ей не было совершенно никакой надобности.
Лин нагнулся очень низко к ее лицу — почти как для поцелуя. Но целовать в его намерения явно не входило: лицо было напряженным и встревоженным. Потом он вздохнул с облегчением, распрямился и вышел из комнаты.
«Смотрел, дышу ли, — подумала Зура. — Ясно».
И ее охватил новый сон.
В день летнего солнцестояния, когда Ронельга гуляет от зари до зари, все харчевни, рестораны, уличные кондитерские и кабаки откровенно низкого пошиба забиты толпой самого причудливого вида. Тут никто не удивится ни степной наемнице в кожаных штанах, ни чернокожему купцу с далекого Миора; и уж точно двое мужчин в дешевых потрепанных накидках поверх дорогих полотняных одежд внимания не привлекали.
Эта пара пробиралась сквозь толпу в молчании, но не мрачном, а скорее усталом и удовлетворенном. Они были похожи на людей, которые только что провернули какое-то важное и сложное дело и теперь устали настолько, что не хотят даже говорить, но при этом находятся в добром расположении духа.