Лин поднял правую руку ладонью вверх и прошептал несколько слов. Огонек свечи в лампе поколебался и затих. В комнате откуда-то потянуло прохладой.
— Теперь можно говорить, — сказал Лин. — Я пустил вдоль стен ветер, он заглушит наши слова.
Удобно все-таки. После всех этих фокусов с водой немудрено и забыть, что стихийным магам повинуется и воздух. И правильная предосторожность: на корабле слышно далеко.
— Я опять видела твой сон, — произнесла Зура без предисловий. — Сколько мне еще их видеть?
— Уже догадался. Не знаю, сказать по чести, — Лин покачал головой, потер лоб. Видно, спать ему хотелось еще как, но измученный разум не давал телу покоя: Зуре такое состояние было знакомо.
— А сколько увидела та женщина, с которой ты спал? — уточнила Зура. — Которая погибла потом?
— Которую убила моя учительница, Кровавая Бесс, — уточнил Лин печально. — Ты и это видела?
— Так, кусками, — Зура дернула плечом. — Ну, догадалась больше. Там была такая библиотека или архив… с дверями. И за дверями прятались воспоминания.
— Интересный образ… — Лин вздохнул. — Это, наверное, архив, смотрителем которого был мой отец. Мы жили в соседнем доме, и в детстве я все время сбегал от нянек. Любил там прятаться. Мой отец казался удалившимся от дел, но на самом деле вел довольно насыщенную политическую жизнь. Ему нравилось оставаться в тени. Разумеется, я там видел и слышал многое, чего маленькому мальчику не стоило видеть и слышать… Можно сказать, интрига у меня в крови.
— Что же ты там такого услышал?
— Разное. Большая часть этих тайн уже быльем поросла — как никак, лет сорок прошло или даже больше. А некоторые и до сих пор могут ужалить. Илейна видела в моей памяти как раз пару подобных эпизодов… Я был глупец и доверял ей. А она решила заработать. Но я бы ее пальцем не тронул, — в голосе Лина звучала искренняя боль. — Я бы попробовал купить ее молчание. Но леди Бесс рассудила по-другому. Считала эту историю своей персональной ответственностью — она, видишь ли, не предупредила меня заранее о мерах предосторожности.
— Илейна? — удивилась Зура. — Не Арииса?
Лин удивился тоже.
— Нет, с чего ты взяла? Илейну я встретил, когда мне было пятнадцать, госпожа Тарон была гораздо позже, и я никогда… А. Вот что ты видела и не поняла… — он осекся. — Арииса Тарон была дочерью одного высокопоставленного сановника. Я сосватал ее за своего друга и протеже, Милса Тревона. Он увидел ее как-то на прогулке и влюбился без памяти. А она убила его в первую брачную ночь.
— Ну и нравы… — пробормотала Зура.
Ей вспомнился мальчик, который шептал, что не хочет об этом думать.
— Она считала себя вправе отомстить. Так вышло, что я отправил на казнь ее тайного возлюбленного. Очень умная леди: по Ронельге даже слухов никогда не ходило об их романе. Иначе я никогда бы не свел их с Милсом… — Лин говорил ровно, даже мягко. — Но все равно я должен был догадаться. Обязан был. Она решила, что Милс достаточно мне дорог, чтобы отомстить. И была права. Я бы охотнее погиб сам…
Зура чувствовала: его вот-вот затрясет, как того мальчишку из сна.
«Зачем я об этом заговорила, — подумала она, — ну какого хрена. Не могла подождать, что ли, знать все захотелось… само бы выветрилось со временем… Подумаешь, одним перерезанным горлом меньше, одним больше, мне и самой ведь не небо и облачка снились все время…»
— Лин, — сказала она. — Дерьмо случается. Это не значит, что себя надо винить за все подряд. Этот мир не ты создавал.
И сама не заметила, как, а рука лежала у него на плече, теплом под льняной кимарой. Правильно сказал Тиан: этот маг умел цеплять.
Много она встречала людей, а таких как он — никогда.
Никто не обвинил бы Зуру в чрезмерном сострадании, но впервые ей невыносима была мысль, что она никак не может помочь и что ей нечем утешить. Лин был жив, а тот парень — мертв, и многие другие в жизни Зуры тоже остались далеко, не докричишься.
Там, где рука на плече, там и вторая рука на шее, гладит по мягкой коже, задевая щетину у края челюсти — никакой раны, никакой надорванной жилы, кровь не течет между пальцами.
Идиоты говорят, что «любовь» — та любовь, что между потными телами — делает людей ближе. Зура знала лучше. Никого она не сближает и не дает ничего, кроме забытья и короткого удовольствия. Это еще в лучшем случае. А в худшем потом наступает мерзость, ибо никогда мужчина не выглядит более жалким.
Но почему-то толкает иногда, бьет под дых, и единственный верный боевой инстинкт говорит: утешь так, а потом будь что будет. Разберетесь. Лин ведь не Лоен и не один из тех, с кем она случаем развлекалась до-после боя. Он ей доверяет. А она ему. И пара-другая часов забытья — для него сейчас самый ценный дар. Да и для нее тоже.
У Зуры пару раз спрашивали, можно ли ее поцеловать; она отвечала, как придется. Лина она и спрашивать не стала — кто их знает, этих мужчин, еще обидится. Решила, что если нельзя, оттолкнет ее, да и все.
Он не оттолкнул. Наоборот вцепился, как утопающий в доску, когда бездна со всех сторон, крутит и вертит, а под океанской поверхностью ходят кракены. Был жаден, неловок, неумел, но целовал ее шею и плечи так, словно напиться не мог из родника.
— Покажи, — шептал. — Скажи, как надо. Милая моя, хорошая…
И Зура показывала, и выгибалась, и подсказывала без всякого стеснения — и как надо, и как не надо. Вдруг на какой-то миг стало хорошо до головокружения. Не обычной радостью тела, а звонким, четким ощущением правильности, словно вот наконец-то она была с тем, с кем хотела быть, без всяких преград и условий.
«А ведь правда, — подумала сквозь истому. — Правда. Так оно и есть. В первый раз».
И еще подумала с каким-то сладким, удивительным испугом, что будь такое возможно, этому чокнутому волшебнику она бы и ребенка родила. Может, даже двоих. Сколько попросит.
Потом наваждение схлынуло, и стало почти как обычно. Но все-таки лучше.
Она оседлала его сама, сверху, и двигалась не в такт качке, не слушая, как скрипит койка — слушала только, как он вздыхает под ней, и стискивает ее руки и плечи до синяков, и шепчет что-то, то ли признания, то ли обрывки заклинаний.
Затем Лин притянул ее к себе, чтобы поцеловать так крепко, будто весь мир за пределами корабельного лазарета кончился и истаял в небытие, одни они остались и одни они имели значение.
У них обоих были мокрые соленые лица, но кто именно плакал, Зура так и не поняла.
В нормальных стаях три самых важных дела делают все вместе: охотятся, растят детей и устраивают любовные игрища. Зачем же тогда мы находим себе постоянные пары? Я так думаю, все потому, что кожа под плавниками у нас очень нежная, а сами почесать мы носом не достаем…
Зура помнила, что с первого взгляда та подводная крепость у берегов Тервириена, где они побывали с Лином в самом начале, не произвела на нее ни малейшего впечатления. Во всяком случае ее надводная часть.
Город, к которому они приближались сейчас, казался куда живописнее.
Так же, как и крепость, над поверхностью он выглядел обычным скалистым островом. Но если те скалы были ровными, как стол, и гладко отполированными, то эти вырастали из воды в разные стороны и под самыми причудливыми углами, а выкрашены были в самые яркие цвета — даже с далекого расстояния было видно.
— Ты же говорил, они не заботятся об украшении своих фундаментов, — тихо сказала Зура.
— Это город на главном маршруте, да еще на перекрестке… — пояснил маг. — Что-то вроде столицы. Многие живут тут постоянно. И еще рядом фермы. А столичные жители любят пускать пыль в глаза, из какого бы народа они ни были.
— Это уж точно, — усмехнулась Зура, и тут же сделала постную рожу, когда на нее оглянулся секретарь Мариенда.
Лин, по-своему истолковав этот взгляд, приблизился к чиновнику.
— Не волнуйтесь, Линиан. Вы все поймете, я вам буду переводить.
— И все же я не уверен, что нам стоит спускаться под воду, — ворчливо проговорил тот, хотя Зуре почудился за этим ворчанием настоящий страх. - Вы мне говорили, у них нет надводных строений, но вот, я же вижу скалы! Мы могли бы выйти на них, а морской народ пусть пошлет своих представителей, и тогда…