И когда я забредал в море, я чувствовал, что рядом со мною флотилия крошечных корабликов навикули, которая всегда мне пошлет сигнал тревоги, если вода в море станет негодной для купания.
Залив Морковного Сока
Когда я хорошенько поправился, задумали мы с мамой съездить на Сиваш. Сиваш я давно мечтал увидеть. Столько приходилось читать, как наши войска пешком переходили через этот залив. Мы сели в автобус, который высадил нас у небольшой деревушки на берегу. Был уже вечер, и пока мы устроились с жильем, стало совсем темно.
Но я не удержался и помчался к Сивашу. В лицо пахнул соленый теплый ветерок. Вода — как парное молоко — как тут не выкупаться. Вернувшись домой, я разделся и хотел было броситься в постель, как мама вдруг всполошилась:
— Что это с тобой? Ты не болен ли?
— Нет, — говорю я ей, — я вполне здоров.
— А почему ты оранжевый? — испуганно говорит мама, и голос ее дрожит.
— Я оранжевый?
Хватаю зеркало и смотрю со страхом на себя. И верно. Кожа покрыта оранжевыми пятнами. Может быть, у меня рожа? Мама говорит, что при роже кожа становится красной. Наш разговор слышит хозяйка и входит в комнату. Увидев меня, она разражается громким смехом.
— Почему вы смеетесь? — нервничает мама, доставая градусник, — у ребенка странная сыпь...
Хозяйка перестает смеяться и объясняет, в чем дело.
— Это он купался в заливе. У нас там всегда летом вода красная. Столько этой краски, что можно отцеживать и делать витамин «А».
— А что это за краска? — не унимается мама, — может быть, анилиновая?
— Что вы. Это водоросль. По научному ее зовут дуналиеллой, а мы дунькой называем.
Когда я проснулся утром, то сразу помчался к заливу. Солнце уже взошло, и весь залив сиял оранжевым цветом, точно в него налили вместо воды морковного сока. Было и красиво, и интересно. Интересно потому, что из дуналиеллы добывают тот же витамин «А», что и из моркови. Непонятно одно: почему эта водоросль растет только здесь, а по всему Черному морю не встречается.
Но об этом я узнал уже по дороге домой, когда мы проезжали через Западную Сибирь. Пассажир, ехавший в нашем купе, услышал про мои крымские похождения и про то, как я стал оранжевым.
— Ну, тебе еще повезло, — сказал он, включаясь в наш разговор. — А я вот однажды был вишневым.
Он поманил меня к окну и показал рукой в сторону горизонта.
— Вон там есть два озера в Кулундинской степи. Одно из них — Вишневое, другое Розовое.
— Тоже из водорослей?
— Тоже.
— А вы что, ботаник? — не удержался я и спросил его, почему в одних озерах растут оранжевые водоросли, а в других — нет.
— Я далек от ботаники. Но я работаю на заводе, где делают соль. Соль мы черпаем из такого вот соленого озера. А оранжевые водоросли нам мешают, потому что они как раз и растут в самых соленых озерах, где никакие другие растения не осмеливаются появляться.
— А как вы думаете, — вспомнил я про Сиваш, — почему в Сиваше полным полно оранжевых водорослей, а в остальном Черном море нет?
— Вот чудак, — засмеялся сосед, — в Сиваше ведь вода намного солонее, чем в море. А чуть стала вода более пресной, их мигом вытеснят другие водоросли. Это даже нам, солеварам, хорошо известно.
Вскоре мы доехали и до Иркутска. Я пошел в школу. Приехал и Степка из своей Средней Азии.
Денег, правда, мы заработали не так много, но порассказать было что.
Мария Петровна, наш классный руководитель, узнав про наши путешествия, попросила рассказать о них на ботаническом кружке. И тут случилось то, чего мы не ждали. Нам не поверили. Не поверили, что у нас были все эти встречи с водорослями.
— Врут они все, — кричали ребята один громче другого. — Где это бывает, чтобы водоросли попадались на каждом шагу? Это все они придумали, чтобы интереснее было.
Мы и сами со Степкой удивлялись, почему нам так везло на встречи с водорослями, будто их кто-то нарочно расставлял на нашем пути.
Нас выручила Мария Петровна, Когда шум поутих, она предложила пригласить на следующее заседание кружка кого-нибудь из родителей. Пусть они расскажут о своих встречах с водорослями.
И если они расскажут, то, значит, Степа с Вовиком не соврали и водоросли встречаются всем и всегда.
— Вот у тебя, например, — кивнула она в сторону Инны Лаврентьевой, — кто отец?
— Бумажник, — затараторила Инна, — он работает в институте, в Гипробуме. Конечно, он ни о