Он дал нам раствор питательной жидкости для выращивания водорослей, и мы начали разбирать папки. Водорослей было много и по этикеткам, которые аккуратно приложены к каждому гербарному листу, мы определяли дату их сбора.
Одна из водорослей была собрана пятьдесят лет назад. Потом мы нашли водоросль, засушенную в 1890 году. Ей — больше семидесяти лет. Наконец Степке посчастливилось найти водоросль, на этикетке которой значилась ошеломляющая дата 1856 год! Больше ста лет пролежала водоросль в гербарии.
— Это уже наверняка дохлятина, — сказал Степка, — стоит ли на нее время тратить, проращивать?
— Все равно время тратим, — сказал я, — заодно и ее намочим!
Столетняя водоросль именовалась ностоком обыкновенным. Мы намочили носток в числе других водорослей и стали ждать. Через день мы взвешивали водоросли, чтобы определить, много ли они впитывают воды. К нашему удивлению, столетний носток так жадно поглощал воду, как будто не пил сто лет.
— Так он же действительно не пил сто лет! — смеется Степка, — дай-ка я взвешу, сколько он выпил.
Степка кладет на весы носток и ставит гири одну за другой. В сухом виде носток весил всего полграмма. А теперь почти пятьдесят граммов. Вот это да. Выпил воды в сто раз больше, чем весит сам.
Носток не зря впитал в себя столько воды. Когда Желтый Портфель взглянул на носток, он сразу понял, что носток ожил. Он страшно обрадовался и сказал, что мы можем написать научную статью и описать весь свой опыт. И что это будет очень важная статья, потому что оживлять так долго спавшие водоросли почти никто не брался. Это очень редкий опыт.
— Писать? — удивился Степка, — Зачем? Нет, писать не по моей части. Опыт делать интересно, а писать скучно. Вот попробовать бы оживить человека...
— Человек же в гербарии не лежит, — возразил я. — Да и мы с тобой не медики.
— Ладно, — соглашается Степка, — давай тогда что-нибудь сделаем из водорослей. Скажем, торт из хлореллы?
— Кто же делает торты из хлореллы? — сказал я. — Ты где-нибудь читал про такие торты?
— Конечно, читал, — говорит Степка, — за границей где-то пробовали делать, в Японии, кажется. Ничего, хорошо получилось.
Торт из хлореллы
Мы взяли банку, в которой у нас оставалась хлорелла, и процедили ее сквозь шелковое сито, которым процеживают планктон. Эту сеть я выпросил на память о своем купании в Байкале. Но хлореллы оказалось так мало, что только слегка позеленела тряпка и ничего соскоблить не удалось.
— А еще пишут, что хлорелла дает корма в десять раз больше, чем пшеница,— бурчит Степка,— а тут и на хлеб-то намазать нечего.
— Наверное, мы что-нибудь не дочитали, — возражаю я, — раз пишут, значит, так оно и есть.
Мы действительно не дочитали. Хлорелла быстро растет только там, где воду перемешивают, как мороженое в мороженице, и где дают ей свет со всех сторон. Надо было сделать какую-то машинку, которая перемешивала бы воду с хлореллой.
Мы выдрали мотор из электробритвы у Степкиного отца и устроили автомат для перемешивания воды. А вокруг поставили лампы дневного света. И хлорелла начали расти в десять раз быстрее.
Вскоре мы смогли отцедить полстакана густой, как сметана, зеленой массы.
В эту зеленую массу добавили яиц, сахара, муки и все, что полагается для торта. Торт испекся на славу, только оказался зеленым, точно долго стоял в шкафу и заплесневел. Никто из наших домашних не дотронулся до этого «торта будущего». Зато мы со Степкой с удовольствием съели по два куска. Степка вообще любил есть всякие необычные вещи. Он ел даже ядовитые рожки спорыньи, которая повреждает хлеба, и не отравился и всем говорил, что они сладкие как конфеты.
Вечером в библиотеке я встретил книгу, которая мне испортила настроение. Там говорилось, что хлорелла хотя и питательна и содержит много белка и жира, но оболочка у нее вредна для животных. Она, как напильником, трет стенки желудка и на них получаются язвы. Если давать скоту слишком много хлореллы, то он будет чувствовать себя хуже.
В другом журнале я прочел еще более неутешительные слова о том, что только в молодости хлорелла питательна и полезна, а что если она простоит больше, чем нужно, то становится ядовитой.