Он ухватил её маленькую ладонь и потянул к себе, усаживая на колени, так и есть, Доминик был прав, только она и держит его на стороне добра, только ей он обязан всем светлым, что ещё осталось в его душе. Он крепко обнял её и прижал к себе. Даже, пожалуй, слишком крепко, она ойкнула и попыталась отстраниться.
— Осторожнее, — напомнила она, прикрывая живот руками, — меня нельзя так мять. Доктор говорил, что ребёнок будет в августе. Я думаю, что будет мальчик. Ты не думал, как его назвать?
— Есть одно имя, но я пока придержу его, вдруг родится девочка, — он улыбнулся и поцеловал её в губы, — что там с ужином?
— Готово, я сварила суп и испекла хлеб, а вино вы уже сами открыли.
— Ставь на стол, будем ужинать и спать.
— Спать? — она игриво улыбнулась.
— Да, а потом спать, — путано ответил он, девушка, что стала его женой, способна была вызывать в нём дикую страсть даже сейчас, когда живот уже начал выпирать. Как и прежде они ублажали друг друга до поздней ночи, зная, что скоро им опять расставаться. Как скоро? Долг толкал его на продолжение работы, но Доминик советовал отвлечься, пока ситуация позволяет. А Доминик, как это ни печально порой, всегда оказывается прав. Да и сам он хотел, чтобы эти мгновения длились как можно дольше.
Не переставая целовать свою женщину, он переместился в сторону кровати, удерживая её на руках, она, впрочем, по дороге вывернулась, едва не упав на пол, и напомнила, что сперва следует поужинать. Трапеза не затянулась, отличный мясной суп с клёцками охотник проглотил за полминуты, после чего закинул в рот кусочек хлеба и снова повернулся к жене. Теперь уже препятствий не было, она легко поддалась, и он спокойно положил её на кровать, не переставая целовать. Постепенно летели в сторону детали одежды, а потом начало раздаваться довольное постанывание. Она потянулась, чтобы затушить светильник, но длины руки ей не хватило, впрочем, это и не требовалось. Природная скромность девушки из крестьянской семьи постепенно уходила, муж приучил её к наслаждениям, внушил мысль, что стеснение перед супругом не есть большая добродетель, он научил её получать удовольствие разными способами, она была счастлива и просто таяла в его объятиях. Запоздалый стыд по окончании любовных занятий ничего не менял.
Так было и сейчас, она стояла на четвереньках, её крепкое тело было полностью обнажено, а наливающаяся грудь раскачивалась в такт движениям мужа. Глаза её постепенно застилал туман удовольствия, а стоны становились всё громче. Иначе выглядел Морт. Страсть, которая только что переполняла его, стала сменяться беспричинной яростью, гладкая обнажённая спина любимой женщины, теперь всё сильнее требовала ударить, вцепиться когтями, провести глубокие кровоточащие борозды, увидеть кровь, почувствовать её запах. Знакомое возбуждение боя стало его охватывать, ещё немного и…
Громкий крик жены вывел его из оцепенения, он пришёл в себя и ужаснулся, он только что планировал рвать на части собственную жену. Мысль эта показалась ему нелепой, но от того не менее страшной. Отпустив жену, которая сразу же свернулась калачиком и довольно замурлыкала, он лёг рядом, стараясь не показать ей своих глаз.
Поцеловав её в шею и за ухом, он прижался к тёплому телу, накрыл обоих одеялом и потушил светильник. Любимая скоро довольно засопела, а сам он спать не мог, неприятные мысли начинали глодать его изнутри. Что это было? Он совершенно перестал владеть собой. Не в бою, а просто так. С ним творится что-то странное, более того, страшное. Такого никогда не было, разум его был холоден, а эмоции просто отсутствовали. Первого человека он убил в тринадцать лет, не испытав при этом ни страха, ни злобы, ни стыда. Да и потом всё было примерно так же. Просто работа, не лучше и не хуже других. Тьма, поглотившая его однажды и исторгнувшая обратно, повлияла на его разум, подарив приступы боевой ярости, делавшие его непобедимым бойцом, но лишающие возможности контролировать свои действия во время боя. Но и тогда это не было проблемой, просто нужно было стараться, чтобы в момент наступления боевой ярости никого лишнего не было рядом. Да и он всё же мог как-то контролировать это, мог включить и выключить такое, пусть и с трудом. Но теперь…
Начитанный брат Доминик как-то рассказывал ему о старинных воинских культах, что восходили к языческим временам, но не исчезли и с принятием христианства, в них особое внимание уделялось фигуре воина-шамана, впадающего в боевую ярость, дающую ему победу над любым количеством врагов. Такие люди упоминаются в легендах северных людей под именем «бер серкр» медвежья шкура. Их боялись и уважали другие воины, но сами они за пределами поля боя не могли ужиться ни с кем, были изгоями, их отвергали и старались держаться подальше. Примеряя эту роль на себя, он был уверен, что всё не так, что это не про него, что он обычный человек. До последнего времени это так и было.