Ночь была очень жаркая. Мы стояли пошатываясь под высокими фонарями, пока я прикидывала, куда идти. Мошкара жужжала вокруг, вилась возле ламп, и словно кто-то пощелкивал кастаньетами: в каждом кусте цвиркал сверчок. Мы заблудились, но продолжали идти, а когда нас шатало, корчились от смеха.
В конце концов мы добрели до воды, но понятия не имели, на какой конец пляжа нас занесло. Слышно было, как плещет о мыс вода, но не видно ни черта: фонарей там не попадалось.
Мы побрели на мыс, чтоб добраться до песка и прилечь. Пролезли под какой-то проволокой, потом все ковыляли по песку, пока я не услышала, что вода плещется прямо перед нами. Мы присели, тяжело дыша. Песок подо мной был какой-то странный. Земля затряслась, и набегающая волна блеснула бледными отсветами. Я встала на ноги, повернулась и увидела, что на нас надвигаются яркие огни, услышала густой и низкий рев мощного мотора. Вокруг заплясали тени. Огромный самосвал пер прямо на нас, затем дернулся влево. Ланна вскочила, и мы рванули, но бежать было нелегко: под ногами валялись пластиковые пакеты, бумага, банки. Это была помойка, здесь сваливали мусор, заодно отвоевывая территорию у моря. Самосвал ссыпал песок из кузова, а бульдозер принялся его разравнивать. Они ночью пляж сооружали.
Мы выбрались на дорогу и зашагали по направлению к самым высоким зданиям.
Ночной портье не пустил нас через переднюю дверь. И правильно сделал: мы извозили все ноги в какой-то красной дряни. Он заставил нас пройти через кухню. Пока мы пробирались между всех этих плит и утвари из нержавейки, Ланна утянула пирог с противня и сунула за пазуху, а затем перепрятала под куртку.
Бар был открыт, и Ланна, не спрашивая меня, пошла и купила две пинты лагера. Мы просто сели и уставились на них, затем Ланна встала. Я отыскала дорогу к лифту, но уже на втором этаже мы выскочили, потому что в кабине кто-то наблевал. Долго взбирались по лестнице. Я слышала какие-то всплески, а когда обернулась посмотреть, увидела, что Ланна засунула стаканы с лагером в карманы куртки и пиво повсюду расплескалось.
Мы вошли в комнату. Ланна рухнула на кровать и отрубилась, не вымолвив ни слова.
Я вытащила пивные стаканы из карманов куртки и достала пирог. Раздела ее, вытряхнула из постели крошки, стараясь не смотреть на ее тело.
Я выползла на балкон, потому что не спалось. Возникла уверенность, что за краем балкона в темноте движутся какие-то фигуры. Наверняка вдоль фасада какого-нибудь из стоящих напротив небоскребов ползли вниз ленты туалетной бумаги и проплывали неспешно под фонарями пластмассовые туалетные ершики и Цилиндрические футляры для них. Вдалеке слышались бодрые крики.
Я вернулась обратно, пошла в ванную, где разделась и приняла ледяной душ. Вытерлась насухо полотенцем, достала из сумки чистое оранжевое платье и надела его. Я не стала сушить волосы, а деньги сунула под сумку.
Расположившись вновь на балконе, я спустя какое-то время услышала это. Слегка высунулась за перила. Это доносилось из комнат под нами. Рыдания. Плач взрослого мужчины. Я откинула мокрые волосы со лба.
Пробираясь по коридору, я без труда определила, что плач слышится из комнаты 1022.
Постучала в дверь костяшками пальцев. Парень открыл сразу. Мой ровесник, но ниже ростом, лицо красное от слез. Он смотрел прямо на меня.
– Ты в порядке? – спросила я.
Он прошел в комнату, оставив дверь открытой. Я распахнула ее пошире и вошла бочком. Он сидел на краю кровати у телефона. Это был одноместный номер. Его кожа выглядела гладкой.
– Моя мать умерла. Я целый год на эту поездку копил, а теперь брат звонит и сообщает, что она умерла, – сказал он с акцентом жителей Центрального пояса.
Я топталась в углу прихожей. Дверь за мной все еще стояла открытой, против правил гостиницы. Дверные пружины, вероятно, уже сняли. Стоит обмотать их посылочной лентой, как они становятся отличным оружием.
– Тебе придется возвращаться?
– Похороны, – вздохнул он.
Я соскользнула по стене вниз, ягодицами на холодный каменный пол. Села под прямым утлом к его кровати.
– Спасибо тебе за участие, – проговорил он.
– Я прилично поднабралась – не могу заснуть.
Он кивнул, затем всхлипнул и утер нос.
– Послушай, давай я расскажу тебе о похоронах моей мачехи, – предложила я и начала.
Я села, скрестив перед собой ноги, затем выпрямилась и запрокинула лицо к потолку. Высохшие волосы рассыпались по моим плечам и по его безволосым бедрам, и, когда эта густая масса волос свесилась до середины спины, по коже сразу разлилось тепло. Я потянулась к его пальцам у меня между ног, направляя их движения; там все сочилось влагой. Я продолжала двигаться равномерно. Затем все растворилось в сбивчивом дыхании, голова запрокинулась. Я снова прислонилась к нему, только теперь мои волосы соскользнули вперед через плечо, и спине стало прохладно. Он прерывисто дышал.