Когда Зеуди заметила, что ждёт ребёнка, все были счастливы: она, Текле, их товарищи.
Даже посреди войны ребёнок это всегда плод любви, обещание будущего. Может ему доведётся жить в независимой стране и в мире.
Но прежде чем закончилась война, эфиопская пуля настигла Текле, попав ему в голову. Это случилось днём. Вместе с другими он отправился на разведку окрестностей лагеря и они наткнулись на вражеский патруль. Текле погиб первым. Два других его товарища были серьёзно ранены и только третий сумел вернуться и принести известие.
Зеуди тоже хотела умереть. Она не ела, не разговаривала, не хотела не вставать не двигаться.
Прошло несколько месяцев, когда пришло известие. Известие, которого они ожидали тридцать лет: Еритрея свободна. В Эфиопии было свергнуто правительство, диктатор Менгисту в изгнании, Эфиопия освобождённая от диктатуры освободила также Эритрею от гнёта завоевания и возвратила ей независимость.
— Невозможно описать радость которая охватила страну при этом известии Люди на улицах пели плясали, обезумев от радости.
Глаза Абебы блестели и ей не хватало слов, чтобы выразить эмоции по-итальянски. Слова мир и независимость были сказаны и повторялись много раз, но абсолютное большинство населения, молодёжь и дети знали лишь что такое война, плен, подчинение.
Зеуди проснулась от своей апатии, нельзя умирать, она должна родить ребёнка Текле, который будет жить в мире и свободе, которых его отец так и не дождался. Как только стало возможно, она вернулась в Асмару в поисках семьи: отца, матери сестёр и брата. Не все были живы, остались только женщины. Через месяц родилась Абеба. Зеуди дала дочери имя подруги, с которой она начинала своё большое приключение.
— Я её крёстная мать. Мы католики.
Смотрю на Зеуди, она запахивает кофту и гладит по головке маленькую Абебу. У неё есть возможность вырастить свою дочь в свободной стране, чего не довелось не ей самой не её матери, и маленькая Абеба сможет стать свидетелем строительства собственной страны.
5. Архипелаг Панго
Тридцать лет борьбы за независимость Эритрея была изолирована от мира. Немногие туристы отваживались появляться здесь, но только по суше, на лодке было невозможно. Пять лет назад, когда мы проходили мимо на «Vecchietto», возвращаясь из первой кругосветки, приходилось держаться подальше от территориальных вод считавшихся тогда эфиопскими.
За несколько месяцев до этого другая парусная яхта слишком приблизилась к берегу и была арестована.
В особенности оставался отрезанным от остального мира архипелаг Dahlak. Это десятка три островов, плоских и частично пустынных. Они расположены на отмели, около тридцати метров, как раз напротив Массава и тянутся на восток и юг около пятидесяти миль.
Последняя экспедиция на Dahlak была в шестидесятых годах и его острова, и особенно море описывались как хрустальный аквариум населённый разноцветными рыбками.
Кораллы, раковины, нетронутое дно, разнообразие видов, удивительные острова населённые прекрасными людьми.
Было от чего появиться желанию попасть туда. Для нас это был также шанс одними из первых прийти в эти девственные места на лодке, рассказать и задокументировать, прежде чем многие другие смогут попасть туда. И действительно, теперь, когда война закончилась, многие готовы отправиться, чтобы открыть заново и возможно колонизировать Dahlak.
Едва прибыв в Массава, наша первая мысль была найти хоть какую-нибудь информацию о островах. Последний опубликованный путеводитель «Touring» вышел в 1936 году. Мы хотели узнать, что можно ожидать там найти, куда лучше направиться и есть ли ещё места закрытые для иностранцев.
В Массава было легко завести дружбу с людьми. На улицах не было других белых. В магазинах все пытались завести разговор с нами и когда узнавали что мы итальянцы, глаза их просто светились. Через несколько дней нас знали все: таксист, который когда то был вратарём в национальной сборной по футболу, хозяйка бара, где в миксере, таком же какой был у моей мамы, когда мы были маленькими, готовили вкусный коктейль из папайи, хозяйка ювелирного магазина, вдова итальянца, которая десять лет жила в Милане в нескольких десятках метров от нашего дома, Филиппо, единственный итальянец оставшийся в Массава, Бруно, который ремонтировал моторы и у которого была коллекция вырезок из журналов, рассказывающих о Феррари а также жена, такая молодая, что мы сначала принимали её за внучку. А также многие другие, наполнявшие встречами наши дни среди груд развалин старой Массава.
Однажды, разговаривая с Саидом, который учился в Италии и теперь является единственным морским агентом, разговор заходит о том, что мы ищем информацию и хотели бы знать, могут ли быть какие либо проблемы для съёмок на островах Dahlak. По слухам некоторые из них могли быть заминированы.
Он не знает ничего об этом, но не теряется:
— Поехали, спросим у министра! — садит нас в машину и везёт на периферию Массава на виллу, не очень большую, чистую и свежеокрашенную с верандой поддерживаемой белой колоннадой.
Это дом и студия господина Салема Алеки, министра морского развития.
Министр принимает нас в полотняных брюках и цветастой рубашке, с широкой улыбкой и загорается когда мы начинаем рассказывать, что путешествуем по свету на парусной лодке, что приходится ждать нужный сезон, чтобы отправиться дальше, что проводим дни и недели между морем и небом. Он засыпает нас вопросами о нашей кругосветке, о Полинезии, о Галапагосских островах, о китах и дельфинах, о рыбах, которых нам доводится ловить.
— В детстве я ходил рыбачить с отцом на маленькой самбуке моего отца. Выходил днём и ночью, каждый раз когда была возможность. Доходил до Зелёного острова, первого из архипелага Dahlak. Я проводил в море всё свободное время, наблюдал рыб, птиц, водоросли, дрейфующие брёвна, раковины нараставшие на киле лодки и живущих на них крабов. Мой отец говорил, что я научился плавать раньше чем ходить.
Ему совсем не кажется странным, что кто-то беспокоит его, министра, чтобы получить банальную информацию, как та, что необходима нам. Он говорит, что Dahlak прекрасны, что в море там полно рыбы, что на некоторых островах можно увидеть важные исторические свидетельства: дохристианское кладбище, цистерны для сбора воды, места содержания рабов. Он говорит, что нет никаких препятствий для фото и видеосъёмки.
— Dahlak это наш парк. Уже есть много предложений по развитию морского туризма, но мы пока не готовы. Там нет инфраструктуры, нет государственного контроля, нет органов власти. Мы не можем дать детальную информацию. Даже население немногих обитаемых островов не описано. Подумайте только, рыбаки с островов предпочитают идти в Емен, чтобы продать улов там и не платить налоги здесь, в Эритрее. И мы не в состоянии их контролировать.
— Напротив. — добавляет он, — Возможно оставите нам потом немного материалов. Dahlak были изолированы столько времени. И у нас нет даже видеофильма о островах.
— А правда, что остались ещё заминированные острова?
— Нет, это только слухи распущенные во время войны. На самом деле у нас никогда не было возможности ставить мины.
Выходя из дома министра, мы на седьмом небе от счастья. Трудно поверить! Не только можно без всяких проблем идти на острова, которые обещают быть красивейшими, но даже можно собирать видео и фотоматериалы, которые послужат эритрейцам.
Наш проект начинает набирать силу. Отправимся на ближайшие острова архипелага, потом на всё более дальние, будем снимать, фотографировать, познакомимся с людьми, посмотрим подводный мир, отыщем памятники старины. В общем получилось.
Стараемся узнать как можно больше практических аспектов, разговаривая со старыми рыбаками, капитанами самбук, которые делают челночными рейсами перевозят людей в Саудовскую Аравию. Однажды, когда мы говорили о экспедиции, Карло пришла в голову идея: