Наконец долгожданный момент наступил. Эоло велел Карле пойти переодеться. Карла исчезла из траттории и пять минут спустя вернулась в красном платьице. Эоло поднялся со стула.
— Ну что, пошли?
Мы втроем последовали за ним. Он перевез нас на другой берег реки. Может, и поворчал немного, но вполне добродушно.
— Привезете ее мне назад через час, договорились? — обратился он ко мне.
Я пообещал. Если он и ворчал, то без всякой злобы и без всяких сожалений. И, высадив нас, тут же поплыл назад, спешил обслуживать клиентов вместо Карлы — как всегда, добавил он. Карла рассмеялась и возразила, что это выпадает ему никак не чаще пары раз в год.
Она взяла под руку Карлу, я пошел рядом с ней. Заметил, что она была чуть повыше Карлы, но не очень, во всяком случае, ниже меня. Как ни глупо, но это почему-то подействовало на меня успокоительно.
Мы сели за небольшой столик, единственный, что еще оставался свободным, в углу, довольно далеко от оркестра. Карлу почти сразу же пригласили на танец. Мы остались вдвоем, она и я. В тот вечер я еще машинально оглядывал лица, пытался убедиться, нет ли там его. Но это было в последний раз. Назавтра я уже напрочь забуду о его существовании, а когда встречу на пляже, даже с трудом узнаю. Его там не было. Я увидел Кандиду, она танцевала и пока что не заметила меня.
— Вы кого-нибудь ищете?
— И да и нет, — ответил я.
Мимо нас пронеслась Карла. Она танцевала смеясь. Эоло был прав, партнер пока еще ничего для нее не значил, она танцевала как ребенок и так хорошо, с такой фацией, что мы с ней улыбнулись друг другу.
— Было бы досадно, — заметила она, — если бы нам не удалось привести ее сюда.
Я попытался подыскать, что бы такое ей ответить, но в голову так ничего и не пришло. Мне совершенно нечего было ей сказать. Кандида увидела меня рядом с нею и тоже протанцевала мимо нас. Расстроилась ли она из-за этого? Вряд ли, скорее, удивилась. Поравнявшись с нашим столиком, она на пару секунд задержала партнера и склонилась ко мне.
— Она уехала, — сообщил я ей.
И та снова умчалась в танце, все не спуская глаз с нее, по-моему, пытаясь понять, что мы здесь делаем вместе.
— Это ее вы искали? — спросила меня она.
— Не совсем, — ответил я, — скорее, одного молодого человека.
Она проявила любопытство. Показала на Кандиду.
— А она?
— Вчера вечером, — ответил я, — мы встретились с ней здесь на танцах.
Я пригласил ее на танец. Мы встали. Но стоило ей оказаться в моих объятиях, ее рука в моей, я понял, что не смогу танцевать. Я не знал, что играли, ритм полностью ускользал от меня, мне не удавалось не только приноровиться к нему, но хотя бы услышать музыку. Я пытался. Но не мог прислушиваться больше десяти секунд. Пришлось остановиться.
— Не выходит, — проговорил я, — не получается танцевать.
— Что бы это могло значить? — поинтересовалась она.
У нее был какой-то удивительно милый, ласковый голос. Никто еще никогда в жизни не говорил со мной таким голосом. Но, как бы я ни старался, нет, танцевать у меня все равно так и не выходило. Нас толкали. Она смеялась. Дело было вовсе не в том, будто я возжелал ее — нет, Боже упаси, у меня и в мыслях-то такого не было, я вообще больше не способен был желать близости с какой бы то ни было женщиной — все дело было в ней, она явно совершала ошибку, а я даже не знал, как ее предостеречь. Должно быть, она просто не понимала, что делает, а я был уверен, что вот-вот, с минуты на минуту поймет, кто я такой, с кем она имеет дело, — и сразу очертя голову убежит с этих танцев. Руки у меня дрожали, ощущение ее тела в моих объятьях почти лишало меня чувств. Я испытывал ужас, какой бывает перед роковыми событиями, событиями, зависящими лишь от игры случая и не подвластными нашей воле — такими, как смерть или удача. И тут я наконец решился заговорить с ней — должен же я хоть как-то предостеречь ее, пусть по крайней мере знает, какой у меня голос, — я решил отдаться воле случая. Мне хотелось бы рассказать ей тысячу всяких вещей, но я не мог говорить с ней ни о чем, кроме ее яхты, этого «Гибралтара».
— А почему вы так ее назвали? — спросил я. — Почему «Гибралтар»?
Голос у меня дрожал. Когда я задал ей этот вопрос, у меня появилось такое чувство, будто я скинул с себя огромную тяжесть.
— Ах, — проговорила она, — это очень длинная история.
Не глядя на нее, я видел, что она улыбается.
— У меня много времени, мне некуда спешить, — ответил я.
— Я знаю, слышала, что вы сказали Карле.
— У меня просто уйма времени, мне теперь совсем некуда спешить.
— Вы что, хотите сказать, совсем-совсем некуда?
— Да, совсем-совсем некуда, у меня впереди целая жизнь, и вся моя.
— Я не знала, — проговорила она, — я думала, она просто уехала пораньше.
— Нет, она уехала навсегда, — ответил я.
— И давно вы были вместе?
— Два года.
Все сразу стало как-то проще. Я начал лучше танцевать, и меня уже не так трясло. А главное, только теперь я почувствовал, какую большую службу сослужило мне выпитое вино.
— Она была славная, — добавил я, — да только мы с ней не понимали друг друга.
— Сегодня утром за столом я заметила, что у вас не очень ладится, — сказала она.
— Мы были совсем разные, — пояснил я. — Но она была славная.
На лице ее засияла улыбка. Впервые мы обменялись взглядами, это длилось всего мгновение. — А вы, разве вы не славный? В тоне ее сквозила мягкая насмешка.
— Сам не знаю, — ответил я. — Просто я очень устал.
Я танцевал все лучше и лучше. Руки уже совсем не дрожали.
— Вы хорошо танцуете, — заметила она.
— Так почему же «Гибралтар»? — снова спросил я.
— Потому что. А вам случалось бывать на Гибралтаре?
Внезапно в нашем разговоре появилась какая-то простота.
— Да нет, не случалось, — ответил я. Продолжила она не сразу.
— Я рада, — проговорила она наконец, — что встретила вас.
Мы снова улыбнулись друг другу.
— Он очень красивый, Гибралтар, — заметила она. — О нем обычно говорят, что это одна из самых важных стратегических точек в мире, но никогда не говорят, как он красив. Там с одной стороны Средиземное море, а с другой Атлантический океан. Это совсем разные вещи.
— Понятно. Неужели такие уж разные?
— Совсем разные. Там есть африканский берег, он очень красивый, такое плоскогорье, которое отвесно падает прямо в море.
— Вы часто проплывали через Гибралтар?
— Да, часто.
— Сколько раз?
— Наверное, раз шестнадцать. А испанский берег, с другой стороны, вот он выглядит совсем не так сурово.
— Но это вряд ли только потому, что он такой красивый…
— Нет, не только, — ответила она.
Должно быть, она сочла, что наше знакомство не стоит того, чтобы рассказывать мне о настоящих причинах.
— Это из-за нее вы так много пили за обедом?
— Да, из-за нее, и потом, сам не знаю, просто из-за жизни.
Танец подошел к концу. Мы все трое снова оказались вместе за столиком.
— Ну что, ты довольна? — обратилась она к Карле. — Ты очень хорошо танцуешь.
— А ведь я не привыкла, — ответила Карла. Она посмотрела на Карлу.
— Мне жаль уезжать отсюда, — заметила она.
— Но вы же вернетесь назад, — сказала Карла. Она закурила сигарету. Рассеянно смотрела куда-то в пустоту.
— Кто знает, — проговорила она. — Если и вернусь, то только чтобы снова увидеться с тобой, посмотреть, счастлива ли ты, вышла ли замуж.
— Ну, я еще слишком молода, мне еще рано, — ответила Карла. — Не стоит возвращаться только ради этого.
— Вы уплываете? — спросил я.
— Да, завтра вечером, — ответила она.
Я вспомнил, что говорил мне Эоло: эта женщина не из привередливых.
— А вы не могли бы на денек задержаться?
Она опустила глаза и извиняющимся тоном проговорила:
— Это трудно. А вы, вы надолго собираетесь остаться в Рокке?
— Пока не знаю, похоже, довольно надолго.
Зазвучал новый танец. Карла опять пошла танцевать.