После полудня, хоть Леграну и в голову не пришло позаботиться о том, чтобы накормить нас обедом, мы прибыли в город, носящий забавное имя Кокильхатвиль, которого с таким нетерпением ждал Эпаминондас, однако в нем не оказалось ровно ничего сколько-нибудь забавного. Здесь мы покинули реку Конго, однако часам к шести снова встретились с нею в другом городке, меньше первого, он, как сейчас помню, назывался Додо. Там мы окончательно расстались с Конго и повернули прямо на север, чтобы побыстрее добраться наконец до долины Уэле. Дорога изменилась. Сперва она сделалась просто похуже, потом совсем скверной, потом уже даже не была вымощена щебнем, и нам приходилось все время быть начеку, чтобы не угодить в какой-нибудь глинистый ухаб. К восьми часам вечера закончилась равнина, и мы начали понемногу подниматься к высокогорным саваннам Уэле. Стало прохладней. Мы остановились в одном селении, где было несколько бунгало, принадлежащих белым поселенцам, и небольшая гостиница, хозяин которой, тоже белый, был знаком с Леграном. Эпаминондас не без тревоги заметил, что оба они явно похожи друг на друга и нас там явно ждали. Мы долго простояли под душем. Все были зверски голодны, даже Эпаминондас, несмотря на жару. Бунгало на первый взгляд выглядело довольно тоскливо. Грязно, стены голые, а из всего освещения только одна ацетиленовая горелка. Зато, как нам сказали, там имелось голландское виски. Анна не замедлила его заказать. Мы поужинали. Эпаминондас ел, не снимая с плеча маузера. Только после третьей порции виски он все же решился положить его на стул рядом с собой. Легран отказался даже прикоснуться к виски. Но мы все равно пили прямо у него под носом, назло. Человек он был недоверчивый. Мне пока еще не удалось разобраться, в чем именно он нас подозревал. Но подозревал он нас непрерывно и по всякому поводу, а в тот вечер даже из-за того, с каким аппетитом мы ужинали. Но все равно надо же было хоть изредка перекинуться словечком. А о чем нам с ним было говорить?
— Вы охотитесь на куду? — поинтересовалась Анна.
— Сроду не видывал ни одного куду, — ответил он, — так что не могу ничего сказать.
— Вот досада, — огорчилась Анна. — А мне бы так хотелось нынче вечером послушать какую-нибудь занятную историю про куду.
— А мне почему-то показалось, — заметил Легран, — что вас интересуют ящеры, а не куду.
— Да нет, — возразила Анна, — это вас интересуют ящеры, а меня куду.
— Вот в Сомали, — вмешался я, — бывало, водился, да и сейчас еще водится такой мелкий куду. Самый мелкий во всей Африке. Он живет по отрогам главного массива Килиманджаро. Быстрый как ветер, а на шее такая небольшая гривка, вроде как у жеребенка. Он чересчур недоверчивый и такой пугливый. Но очень сообразительный. Раз и навсегда усвоил, что зверь он редкий и поймать его непросто.
— А что, он всегда был таким редким зверем, которого невозможно поймать?
— Да нет, не всегда, — пояснил я. — Просто так случилось, что одному из них повстречался охотник, он был на автомобиле. Охотник показался ему очень симпатичным, а автомобиль ужасно занятной штуковиной. Он подошел поближе и вместо приветствия нежно лизнул у этого автомобиля шину. Вкус ее, этой шины, показался ему очень приятным. А охотник подумал про себя: гляди-ка, этот куду явно надо мной издевается. Охотникам ведь нравятся редкие звери, которых трудно поймать. И он недвусмысленно дал это понять тому нахалу из племени куду. Теперь он далеко, на девственных отрогах горы Килиманджаро.
Легран окинул меня недоверчивым взглядом.
— А вы уверены, что имеете в виду именно куду? Но Анна его успокоила.
— Ну, конечно, это ведь наша любимая дичь, — пояснила она.
— А потом, пусть даже и не самая любимая, — добавил Эпаминондас, — о чем же нам еще поговорить?
— Мы ведь сейчас в его стране, разве нет? — уточнил я.
Нас всех мучила жажда, и мы то и дело чередовали виски с пивом. Эффект не замедлил сказаться. Легран, сокрушаясь, наблюдал, как мы пьем.
— А что насчет Жеже? — поинтересовался Эпаминондас. — Уж ему-то случалось подстрелить куду или нет?
Впервые в смехе Леграна зазвучала какая-то многозначительность.
— Ну, уж он-то!.. — начал было он.
Но не закончил фразы. Мы все с пониманием расхохотались. Чем в очередной раз сбили Леграна с толку.
— Охотник на куду, — изрек я, — это особая порода. Он очень терпелив. И никогда не торопится.
— Еще бы, — весело добавил Эпаминондас.
— Когда охотишься на куду, — продолжил я, — можно совсем сон потерять, а иногда даже аппетит.
Случается и такое. Вопрос темперамента. Некоторые могут. А другим не по плечу.
Легран уставился на меня, окончательно сбитый с толку. В отличие от Эпаминондаса, когда он чего-то не понимал, лицо у него как-то искажалось и делалось совсем несимпатичным.
— Лучше уж улыбнуться, — посоветовала ему Анна. — Уверена, вам это простят. Впрочем, мы все равно никому не скажем.
Она была такая хорошенькая, что мне показалось, что он в конце концов сдастся и глянет на нее поприветливей. Но не тут-то было.
— Думаете, мне только палец покажи, я прямо так сразу и заулыбаюсь, так ведь? — проворчал он.
— Ладно, — примирительно сказал Эпаминондас. Анна положила ноги на стол, как часто делала на яхте, когда мы вдвоем болтали с ней в баре. Лодыжки у нее были тонкие, как у куду.
— У тебя кудиные лодыжки, — сказал я ей.
— Может, завтра, — проговорила она, — нам попадется хотя бы один, кто знает, а? Мне ужасно хочется увидеть вот такого, как ты говорил, маленького, со взъерошенной гривкой и с острыми, как язычки пламени, рожками над крутым, упрямым лобиком.
— Если бы мы имели право остановиться хоть на часок, — заметил Эпаминондас, — когда идет дождь, то, кто знает, может, нам бы и повезло увидеть такого.
И вызывающе глянул на Леграна. Однако Легран никак на это не прореагировал. А с таким же обескураженным видом ждал, что я еще скажу.
— Ну так расскажите же мне, — попросила Анна, — как они сделались совсем редкими зверями, которых так трудно поймать, после того как тот лизнул шины у охотников?
Я принялся поглаживать ее кудиные лодыжки. Это явно смущало Леграна, он даже отвел глаза, но продолжал внимательно прислушиваться. Должно быть, в жизни ему пришлось немало поскучать.
— Да нет, дело было совсем не в том, — ответил я, — будто охотники желали ему зла. Вовсе нет. Просто они явились сюда в поисках какого-нибудь редкого зверя, которого очень трудно поймать, поэтому, естественно, были несколько разочарованы. Кроме того, у них были с собой карабины наготове, смазанные, заряженные и все такое прочее, так что понятно, что им не терпелось пустить их в дело. Вот они и выстрелили. Куду умер не сразу. Он долго плакал. А смотреть на плачущего куду — этого никто не должен. С окровавленной мордой, куду лежал на обочине дороги и горько плакал от тоски, что ему вот-вот суждено умереть. Оплакивал поросшие травой отроги Килиманджаро, отмели реки Уэле, где он переходил ее вброд, безмолвные рассветы на полянах саванны… И тогда охотник прикончил его. Потом погрузил в багажник и вернулся к себе в палатку. О своем приключении он не рассказал ни одному человеку. Ведь речь шла об одном-единственном куду, а мир буквально кишел ими — но невинность одного куду, разве что-нибудь может искупить такую утрату? Утро на другой день показалось охотнику каким-то горьким. Он никак не мог набраться храбрости встать и сидел взаперти у себя в палатке вплоть до самого полудня.