Пелена туман снова накрыла нас. Но мы знали, что огромный корабль был прямо по курсу.
Капитан поднял руку, но затем медленно опустил ее, так и не отдав никакой команды. Зыбь плавно покачивала нашу галеру.
— Задний ход, — предложил второй офицер. — Даем задний ход!
— Нет, — покачал головой капитан.
Я чувствовал, что он был встревожен. Впрочем, так же как и мы все.
Над морем повисла мертвая тишина. Время шло, и теперь мы уже не были уверены относительно местоположения огромной конструкции, или того двигалась она или стояла на месте.
Капитан так и не отдал никакой команды, ни на передний ход, ни на задний.
Потом мы услышали крик чайки Воска. Это крупные птицы с большим размахом крыльев, которых иногда можно встретить за триста, а то и за четыреста пасангов от дельты. Чайки меньшего размера гнездятся на утесах Тироса и Коса.
Однако саму птицу мы не увидели.
И снова повисла тишина, нарушаемая лишь чуть слышным плеском воды за бортом.
А потом раздался крик другой птицы. И это не был крик чайки Воска. Это был дикий, пронзительный, звонкий крик, который невозможно было с чем-либо перепутать.
— Это — тарн! — воскликнул кто-то из моряков.
— Этого не может быть, — ошарашено прошептал капитан.
Даже в тумане мы не могли бы настолько отклониться от нашего курса, или настолько заблудиться. Тарн, этот гигантский, украшенный гребнем, страшный, пугающий, ширококрылый небесный монстр, как вы понимаете, птица сухопутная. Своими когтистыми лапами он может запросто обхватить кайилу, поднять ее высоко в небо, а потом сбросить на землю, чтобы потом полакомиться получившейся отбивной. Правда, его наиболее распространенная добыча — тонконогий, однорогий табук. Одним рывок своего могучего клюва он может оторвать руку человеку. Вам всем известно, что тарны никогда не улетают из видимости земли. Тарн не мог кричать здесь.
Но в следующий момент мы снова услышали тот же пронзительный крик, словно птица, встречая рассвет, хотела объявить о себе солнцу, Тор-ту-Гору, сообщить миру о своей собственности и неприкосновенности своего гнезда, предупредить любого, даже ларла, держаться подальше от занятой им местности.
Тарна не зря называют Убаром небес. Сколь удивительным порой кажется то, что люди, столь крошечные на его фоне, смогли приручить, оседлать и использовать такого монстра! Таких людей называют тарнсмэнами.
— Задний ход! Задний ход! — дико закричал второй офицер, стоявший с левого борта и, опираясь на планширь, выглядывавший вперед.
— Задний ход! — не менее диким криком продублировал его команду капитан.
Мы навалились на весла, но было уже поздно. У нас уже не было времени. Никакого времени. Мы не успели даже поднять весла над водой. Из тумана вдруг, буквально над нами, вырос форштевень исполинского корабля.
Раздался оглушительный треск ломающегося дерева, но еще более оглушительными были крики мужчин. Нос и корма галеры начали подниматься над водой. Палуба в центре судна, прогнулась вниз, вдавленная огромной массой, и на нее хлынула морская вода. А нос, на котором находился я сам, отчаянно вцепившись в планширь, окунуло в воду. Несомненно, с другой стороны, хотя видеть этого я не мог, поскольку корма была закрыта проходящим мимо высоким бортом, происходило то же самое. В футе от моих ног пенилась, закручивалась воронками холодная вода. Я стоял на баке, и до меня внезапно начало доходить, что цепляюсь я за то, что теперь было только частью корабля. Мое сознание еще продолжало отчаянно бороться против очевидности этого факта, не желая принять или понять то, что наша галера была разорвана надвое. А тем временем чудовищный нос гиганта спокойно, словно необоримая стихия, продолжал двигаться вперед, поднимая волну, разбрасывавшую обломки длинного корабля все дальше. А потом с той стороны проплывавшего мимо меня корпуса послышался, на миг заглушивший крики и треск, мощный хлопок спрингала, отправившего в полет свои, несомненно, зажженные, дротики. Оказывается, мы вели бой. Впрочем, это был единственный выстрел, больше я их не слышал. Палуба уже скрылась под водой. Цепляясь за остаток фальшборта, стоя по пояс в воде, я смотрел вверх на корпус монстра, возвышающийся надо мной футов на пятьдесят, если не больше, словно стена движущейся инсулы. Этот борт был раз в пять выше борта самого большого круглого судна. В этом мире никто и никогда не слышал ни о чем подобном.