— Если у тебя есть интересная история, которую стоило бы послушать и расплатиться выпивкой, — усмехнулся тавернер, — почему бы тебе не пойти и не рассказать ее где-нибудь в верхнем городе, скажем, в «Брильянтовом Ошейнике»?
Незнакомец немного помолчал, а потом негромко произнес:
— Я хочу паги.
— Так я скажу тебе, — проворчал тавернер. — Из других мест тебя выгнали, просто выбросили на улицу, и Ты спускался из города, стучась во все двери подряд, пока не добрался до пирсов.
— А дальше только Тасса, холодная темная Тасса, — добавил кто-то из посетителей.
— Паги, — сказал незнакомец.
— Ты попрошайничаешь? — уточнил тавернер.
— Нет, — вскинулся мужчина, и хозяин таверны напрягся, почуяв опасность, и попятился.
Впрочем, опомнился он почти немедленно.
Незнакомец был крупным, крепким мужчиной, с мощными руками, кожа которых была шероховатой, возможно огрубевшей от весла или канатов. Его одежду иначе как тряпками назвать было сложно. Голову он прикрывал поношенной грязной моряцкой кепкой. На мой взгляд он выглядел человеком, который действительно вполне мог быть моряком, не раз бороздившим Тассу. И я нисколько не сомневался, что эти руки, сомкнись они на чьем-нибудь горле, запросто переломили бы шею крепкого мужчины.
— Я заплачу, — пообещал незнакомец.
— А у Вас есть монеты? — поинтересовался у него тавернер.
— Нет, — покачал головой тот.
— Гаси лампы, — бросил владелец таверны своему помощнику, стоявшему за его спиной.
За другими столами к этому моменту уже никого не осталось. Сидевшие за ними посетители либо разошлись, либо собрались вокруг стола незнакомца.
Наконец, в зале осталась непогашенной одна единственная лампа, свет которой падал на незнакомца со спины, позволяя нам видеть только контур его лица. Это была лампа, висевшая над стойкой тавернера, около кухонных дверей, чана паги и полки с кубками.
— Я могу заплатить, — заявил незнакомец.
— И чем же? — осведомился тавернер.
— Я расскажу вам историю, — ответил незнакомец, в глазах которого, казалось, сверкнули дикие, жестокие огоньки.
— Мы закрываемся, — объявил тавернер, а затем, обернувшись к своему помощнику и ткнув пальцем в незнакомца, приказал: — Выкинь его отсюда.
— Куда он пойдет? Что он будет делать? — спросил кто-то из припозднившихся посетителей, в потертых, выцветших одеждах Писцов.
— В Тассу, — бросил какой-то мужлан, по виду наемник. — В холодную темную Тассу.
— Возможно, — поддержал его торговец.
— Нет, — покачал головой незнакомец. — Нет.
— Пойдем, парень, — сказал помощник тавернера, кладя руку на его плечо. — Там снаружи найдешь объедки в мусорных баках.
— Не трогай меня, — сказал незнакомец, спокойно, и даже как-то вежливо, поднимаясь на ноги.
Его голос звучал учтиво, почти по-джентльменски. Но помощник тавернера почуял угрозу, клокотавшую в тоне этого голоса, и поспешно отдернул свою руку.
— Пора уходить, — сказал тогда помощник тавернера и мягко добавил: — Мы закрываемся.
— Да, я ухожу, — кивнул незнакомец.
— А я бы послушал его историю, — вдруг признался наемник.
— Тогда я возьму ему пагу, — предложил торговец.
— Нет, — покачал головой незнакомец.
Признаться, я не понимал, насколько крупным был этот мужчина, пока он не встал.
— Мы закрываемся, — внезапно громко и нетерпеливо рявкнул тавернер.
Однако, как выяснилось, обращался он к двум новым посетителям, стоявшим около двери. Фигуры обоих скрывались под плащами, широкие капюшоны которых были надвинуты на лица. Они вошли так тихо, что ни один из нас даже не заметил этого. За исключением, пожалуй, незнакомца.
Думаю, что он-то, как раз, их заметил.
— Итак, — заговорил незнакомец, обращаясь к этим двоим, вновь прибывшим, — вы меня все-таки нашли.
Ни один из вошедших не произнес ни слова, за них все сказали их действия. Они деловито и стремительно начали делать то, ради чего они прибыли. В таких ситуациях слова не нужны, а порой и опасны, поскольку они требуют времени. Мгновение поблажки, тщеславного умничанья может стоить жизни. В их касте есть кодексы, имеющие отношение к таким вопросам.
Насколько я понял, это не было типичной охотой, когда тунику носят открыто, лоб над бровью украшен выставленным на всеобщее обозрение знаком, а беспомощная добыча, столь же уязвимая как вуло, в страхе забивается в угол.