— Паговая девка, — уточнил мой товарищ, — стройная брюнетка?
— Разумеется! — воскликнул я.
— Но она же варварка, — напомнил Каллий.
— Зато такая, какую я хочу иметь в своих руках, — заявил я.
— Неужели Ты сделал бы это? — не поверил он. — Купил бы ее? Варварку?
— Да, — подтвердил я. — Да!
— Почему? — не отставал от меня Каллий.
— Ты же не всерьез это спрашиваешь, — возмутился я.
— Варварки не такая уж редкость, — заметил косианец, — по крайней мере, не на крупных рынках. Их привозят из местности, называемой — Земля.
— Уверен, Ты заметил, — хмыкнул я, — что они, в большинстве своем, чрезвычайно высококачественный товар.
— Так их подбирали с таким прицелом, — пожал он плечами.
— Дело даже не в том, что она просто красива, что она изящна, деликатна, что у нее глубокие-глубокие глаза, что ее губы созданы для поцелуев, а тонкие запястья и лодыжки для кандалов, что ее тело — это сплошные рабские формы, на которых заострит наше внимание плеть аукциониста. В ней есть то, что лежит загадочно вне таких понятий, вне расчетов и измерений.
— Для тебя, — заключил Каллий, — она — не такая как другие, особенная.
— Это все банальности, — отмахнулся я, — такими словами в лучшем случае получится только указать, только намекнуть на неотвратимое, таинственное соответствие и узнавание.
— Возможно, — пожал он плечами.
— Вот объясни мне, что значит для тебя Альциноя? — предложил я.
— Ах! — с улыбкой вздохнул мужчина.
— Господин, — в такт ему мягко вздохнула Альциноя.
— На четвереньки, — скомандовал он ей.
— Да, Господин, — откликнулась девушка, опускаясь на пол.
Поставленная хозяином в эту позу, рабыня может вспыхнуть как сухая трава. Кроме того, нахождение у ног мужчины хорошо напоминает им, что они — рабыни.
Разумеется, ни одну свободную женщину никогда не поставили бы в такое положение.
Это ясно дает понять, что рабыня, по закону и всем прочим нормам, является животным, домашним животным ее владельца.
— Уверен, — сказал я, — от тебя не укрылись ее интеллект, ее чувствительность, эмоциональная глубина, готовность, мягкость, женственность, наконец, ее потребности и начинающаяся разгораться страсть?
— Я разглядел что-то похожее на это, — признал Каллий.
— Ты только представь, — воскликнул я, — во что она, при всей ее красоте, интеллекте и глубине, способна превратиться, когда рабские огни по-настоящему запылают в ее животе, насколько беспомощной она будет!
— Я видел, какими глазами она смотрела на тебя, — усмехнулся он. — Подозреваю, что они там уже горят.
— Она прекрасна, — заявил я.
— С чего Ты взял? — поинтересовался мой товарищ.
— А Ты вспомни, что она изучала, — предложил я, — какими исследованиями занималась в своем прошлом. Ей был интересен другой мир, очень отличающегося от того, в котором она жила, мир более простой, не ушедший так далеко от природы, как ее собственный.
— А еще она — женщина, — добавил Каллий.
— На что могла бы рассчитывать чужестранная женщина, оказавшись в таком мире? Чего желать, на что надеяться?
— Если она — желанная женщина и могла бы принести приличные деньги выйдя на сцену аукциона, то мне кажется ясным, чего будет желать от нее этот мир, — усмехнулся мужчина.
— Вот и она, вероятно, поняла, — заключил я, — что оказавшись в таком мире, скорее всего, она была бы захвачена и вскорости уже была бы раздета и закована в рабские цепи в ожидании своей продажи.
— Думаю, что Ты не далек от истины, — согласился он.
— А не думаешь ли Ты, что она могла не сознавать себя, даже живя в своем собственном мире, рабыней мужчин? — поинтересовался я.
— А что какая-то женщина не создает себя таковой, в каком мире бы она не жила? — спросил мой товарищ.
Он перевел взгляд на стоявшую на четвереньках Альциною, и та опустила голову.
— Почему тогда мы должны отказывать, как это сделал ее собственный мир, в подчинении мужскому доминированию, в веревках на ее лодыжках, в рабских наручниках на ее запястьях, удерживающих ее руки за спиной, в ошейнике на ее шее? Почему мы должны запрещать ей, покорно прижиматься губами к плети господина?
— Что до меня, — пожал плечами Каллий, — то я не вижу никакого интереса в запрещении ей таких вещей, особенно если она будет хорошо смотреться у ног мужчины. Было бы жестоко, заставлять женщину отрицать свою природу, так же как и мужчине — его.
— Она будет изумительной, прекрасной рабыней, — подытожил я. — Я хочу ее! Я хочу ее полностью! Я хочу владеть ею безоговорочно! И пусть она обнаружит себя, и осознает себя тем, для чего ее создала природа, рабыней мужчины!