Из Понтианака мы направились на юг Калимантана, чтобы навестить советских специалистов, работающих на прокладке новой трассы. Оказалось, что наши соотечественники живут не так уж далеко: в новом городе Банджермасине, и добраться до них нетрудно.
Быстро пообедав, мы отправились в путь. Только выехали на загородную дорогу — начался ливень. Машина сбавила ход. Дождь заливал все, стоял сплошной стеной. Ехать можно было действительно лишь по-черепашьи. К счастью, это продолжалось недолго. Ливень утих, и мы уже снова катили с приличной скоростью, разбрызгивая во все стороны красновато-желтые фонтаны воды.
Когда мы собрались ехать в Банджермасин, у нас были сомнения, отыщем ли мы наших строителей? Кто знает их адрес?
Но нам сказали:
— В Банджермасине вам любой покажет, где живут русские.
И вот мы уже въезжаем в город, и первый же встречный подробно указывает нам дорогу: прямо, потом у столба — налево, потом снова прямо, потом…
Мы подъехали к дому, который нам указали. Но вот беда — наши товарищи уже уехали отсюда. Не успел объявиться среди нас скептик, не успели мы даже и порассуждать о том, где нам теперь искать наших дорожников, как один из индонезийцев предложил:
— Позвольте, я сяду рядом с вами, и мы приедем к вашим русским — это нетрудно сделать.
Не прошло и десяти минут, как мы уже входили в дом, где расположились наши земляки.
Их было трое. Когда мы вошли, они заканчивали обед. Сначала они были удивлены, затем очень обрадовались. Вместе мы сели кушать компот из ананасов. Начались расспросы про Москву, какая там стоит погода, верно ли, что скоро будет прямое воздушное сообщение Москва — Джакарта, и т. д.
Один из наших собеседников — Васенко, голубоглазый, светловолосый украинец. Он одет в майку и синие брюки.
— Все бывает, — рассказывает он. — Иной раз в джунглях вот такой парнишка встретится, — улыбается он и, напрягая мускулы, сгибая руку, очень образно показывает, каким могучим представляется в тропиках орангутанг.
Другой собеседник — Коля Баринов. Он в очках, в клетчатой рубашке-ковбойке, очень расторопный — типичный студент москвич. Приехал работать переводчиком и с жадностью — это видно по всему — вбирает в себя новые впечатления, познает совершенно иной мир.
Как и другие, Баринов ни на что не жалуется. У него только одно горе.
— Все письма получают, — говорит он, — а для меня восьмой месяц ни одного конверта…
Коля переживает это потому, что в Москве осталась у него любимая девушка. Друзья успокаивают его.
— Не горюй, — говорят они, — если бы случилось что-нибудь серьезное, обязательно известили бы, даже не письмом, а телеграммой. Если она не пишет, потому что плохая, — тогда о чем жалеть? Л если она хорошая — все будет в порядке.
Есть свои трудности у Васенко. Когда он уезжал, жена была беременна. Родила сына, но ребенок умер. Отец его даже и не видел. Когда Васенко рассказывал об этом, веселье с его лица исчезло, и сразу стали заметны темные круги под глазами.
Еще один наш собеседник — Василий Тимофеевич Старков: худой, загорелый, жилистый, с маленькой щеточкой усов.
— Мы здесь — первые люди из Советского Союза, — рассказывает Василий Тимофеевич.
— На Первое мая собрали своих коллег. Позвали двадцать человек, а пришло вчетверо больше. Но все-таки мы справились, все было хорошо.
— Как живем? Как вам сказать? Трудности есть, но мы не унываем. С прокладкой трассы уложимся в срок. Заросли дремучие — иной раз в день не больше двухсот метров пробьем.
— Когда бываем свободны, прогуливаемся до причала, видели там, на реке? Дойдем, как говорим, до своей отметки, выкурим по сигарете — и обратно.
— Теперь стало веселей — получили проигрыватель, пластинки, с газетами дело налаживается.
Они скупо цедили слова о своей работе. А когда мы вернемся в Джакарту, индонезийцы скажут, что советские специалисты работают на Калимантане «до полусмерти». В устах индонезийцев — это высшая похвала.
Мы прощаемся.
Дорожники стоят на пороге дома и долго-долго машут руками.
Заодно надо рассказать и про советских агрономов. Они приехали на остров, чтобы отобрать подходящие земли для создания государственного рисоводческого хозяйства и составить необходимые расчеты.
В отдельных районах на Калимантане еще действовали мятежники. Власти, беспокоясь о советских людях, дали для них охрану. Прошло несколько дней — и охрану пришлось снять: узнав, что приехали советские агрономы, местные крестьяне стали сопровождать их чуть ли не толпами.
Потом наши агрономы стали замечать, что вокруг облюбованных для будущего хозяйства участков появляется все больше и больше колышков с дощечками, на которых написаны фамилии крестьян.
— В чем дело? — спросили у них.
— Мы знаем, — ответили крестьяне, — что советские люди будут строить здесь рисоводческое хозяйство. Но машины будут обрабатывать землю и для крестьян. Если будет помогать Россия, значит мы также получим хороший урожай риса. Вот поэтому мы и спешим занять участки около этого хозяйства.
Эти крестьяне еще далеки от пониманий идей социализма: они даже по-настоящему и не представляют себе, что такое социализм. Но они уже знают, если что-либо делают советские люди, значит, будет хорошее, доброе и полезное для них дело.
Возвращаясь обратно в Джакарту, мы проделали часть пути вверх по реке Барито. Река эта — могучая и широкая. По ее берегам теснятся пальмы. Иной раз деревья стоят около самой воды, и волны нежно обмывают их стволы. Тогда вспоминаешь наши раскидистые ивы где-нибудь в Подмосковье.
Гладь реки сверкает необычно. Пароходы на ней большие, белые, словно какие-то огромные птицы. Когда в одном месте оказалось сразу несколько пароходов, стало особенно заметно, как сильна и велика эта река. Всем пароходам хватило места.
Пароход плывет в джунглях мимо острова, где расположен огромный обезьяний заповедник. Над волнами старой и вечно молодой Барито летают быстрокрылые птицы. И здесь, в этой тишине, уже раздаются новые голоса, слышатся новые слова, новые песни.
Завтра мы окажемся на набережной Банджермасина. Соберется огромная толпа. Сначала это будут дети; потом станут подходить взрослые, чтобы узнать про Москву, про советскую страну. А на прощание старая женщина по-мусульмански благословит нас, а молодой индонезиец, застенчиво улыбаясь, приведет к нам своих четырех любимых сыновей, одетых в одинаковые красно-белые костюмы.
На Сулавеси
В первой половине дня на самолете индонезийской компании «Таруда» мы прилетели на остров Сулавеси.
Вечером во дворце губернатора был прием.
Во время торжественной церемонии к террасе вместе с другими индонезийцами подошел очень старый человек — отец Пакехсам. Лицо в морщинах, узкая и длинная борода седая. На голове традиционный индонезийский головной убор. Одет отец Пакехсам в старый темный мундир с блестящими пуговицами.
Подойдя к террасе, он без посторонней помощи поднялся вверх по ступенькам и передал президенту красно-белый национальный флаг республики — символ борьбы за свободу Западного Ириана.
После этого снова без посторонней помощи, лишь изредка придерживаясь за перила высохшей коричневой рукой, старик спустился вниз.
Все его шумно приветствовали.
Отцу Пакехсаму — 150 лет!
Во времена борьбы против голландских колонизаторов — это было давным-давно — Пакехсам был военачальником От тех времен и остался у него мундир, в котором он пришел сегодня на праздник. А пуговицы на мундире старика блестели, как новые, потому, что внук его, у которого уже был полон дом своих детей, целое утро чистил каждую пуговицу толченой красной черепицей.