История города в годы колониализма полна темных мрачных страниц. В 1832 году в город непрошеной гостьей пришла страшная эпидемия малярии. Множество людей малярия унесла в могилу.
Упоминание об этом — не только дань истории. Даже и теперь, хотя страна уже сбросила оковы колониализма, в ней имеется еще крайне мало врачей.
Джакарта строилась по голландскому образцу. Город только располагался на земле Индонезии, но он не принадлежал индонезийцам.
Площадь Свободы. В тени парка за красивой железной решеткой стоит большое белое здание с колоннами и просторной каменной террасой. Прежде в нем жил некоронованный король — голландский генерал-губернатор. Теперь здесь резиденция президента республики.
На площади Свободы собираются массовые митинги. Ежегодно 17 августа, в День провозглашения независимости Индонезии, здесь бывают парады и демонстрации.
Заглянем в здание, занятое штабом военно-морских сил Индонезии. Оно также построено на голландский манер. Это можно прочесть по архитектуре, по важному виду главных кабинетов и зала совещаний, по массивной отделке дома деревом, по высоким спинкам стульев, предназначавшихся для вельмож.
Индонезийцы ранее не имели права служить во флоте даже в качестве младших офицеров; им лишь предоставлялось право мыть добела палубу. Сегодня и в морском, и в воздушном флоте молодые индонезийские кадры. Они водят корабли и управляют самолетами. Они сами командуют своими вооруженными силами. Вчера не было даже младших офицеров индонезийцев: сегодня из их среды есть маршалы и адмиралы.
В Джакарте мы встретили англичан, добропорядочных и очень вежливых, которые терпеливо и убежденно, как имеющие большой опыт жизни в колониях, как знатоки, разъясняли нам свои взгляды по колониальным вопросам. Оказывается, в Англии прекрасно понимают, что надо уйти из колонии. Но вот вопрос: как это сделать?
По мнению этих англичан, многие народы колоний еще не научились и не умеют управлять своими странами, поэтому ими приходится управлять. Как только они поймут премудрость управления, тогда можно будет оставить колонии.
— Но когда? — спрашиваем мы.
— Ну об этом сказать сейчас трудно.
— Но ведь есть опыт Индии и самой Индонезии?
— Да, конечно, это верно, но вы сами понимаете, что с другой стороны нас, англичан, это даже обижает. Почему мы должны уйти? Кто же будет заботиться здесь о порядке?
Было что-то упрямо-безнадежное в этих рассуждениях, которые монотонно и бесстрастно лились из-под кажущегося массивным, как чугун, тропического шлема.
А жизнь делает свое дело. И Джакарта — столица независимого государства Индонезии — идет своей новой дорогой. Рано утром на велосипедах и пешком — общественный транспорт развит слабо, да и проезд еще дорог — отправляются на работу железнодорожники, портовики, обувщики, мыловары, рабочие фабрик искусственного льда и других предприятий.
Оживает район Кота — деловая часть города. Здесь расположены банки — массивные серые здания, почему-то напоминающие сундуки. Когда днем банки закрываются, весь район словно замирает — идут лишь одинокие прохожие, появляются отдельные машины.
Здание университета, старейшего на Востоке медицинского института, можно легко определить по тому, что утром сюда стекается на велосипедах и мотороллерах множество юношей и девушек. Они в белых легких костюмах, с портфелями для книг и тетрадей, с торчащими из верхнего бокового кармана авторучками.
В центре города с участием советских специалистов — инженеров, техников, рабочих высшей квалификации — сооружен стадион. Футбольное поле с трибунами на сто тысяч зрителей; крытый зал на десять тысяч мест; бассейн и множество различных площадок для игр. К стадиону примыкает огромный парк.
«Монумент дружбы народов Советского Союза и Индонезии», — говорят в Джакарте о новом стадионе.
А кажется совсем недавно Никита Сергеевич Хрущев и президент Сукарно торжественно забивали здесь первые сваи. Никита Сергеевич надел тогда брезентовую куртку и рукавицы строителя. А президент Сукарно шутил и говорил, что можно будет по окончании стройки обоим руководителям принять участие в спортивных соревнованиях.
Для кого трудились наши соотечественники? Какая идея, какая сила привела их сюда? Почему многие из них оставили семьи, покинули родной кров и переживали то чувство неизлечимой тоски по родине, которое заслоняет свет и волшебную красоту океана, заставляет проснуться вдруг среди ночи, лежать и часами думать о своей земле, вспоминать мельчайшие в обычной жизни, казалось бы, незначительные и неприметные детали? Сюда их привлекла великая сила идей интернационализма, высокой сознательности советского человека.
Наступает вечер. Фары автомашин прорезают темноту.
Осторожней стараются ехать велосипедисты, потому что у многих из них нет фонарей, а без света в потемках могут и сбить. Бечаки зажгли карбидные фонари, подвешенные к оси.
Покачиваясь, медленно движется навстречу чуть мерцающий желтый огонек: идет торговец со своим летучим рестораном. Зажглись лампы около лотков уличных торговцев.
Толпы людей, главным образом молодежи, около кинотеатра. А там, где нет ни ламп, ни света фар, — сплошная чернота. Очень многолюдно около городского клуба. Одна за другой подходят сюда машины. Немало людей в праздничной одежде идет пешком.
Зайдем и мы в клуб.
Вместительный зрительный зал — пожалуй, на тысячу человек. Скромное оборудование — деревянные скамьи и стулья. Все пространство вокруг сцены в цветах. Много огромных букетов: цветы в корзинах, гирлянды из цветов.
Проигрыватель в темно-коричневом чехле передает «Интернационал» — все в зале знают эту мелодию, она звучит в наступившей тишине торжественно и победно. И никто не обращает внимания на то, что проигрыватель иногда спотыкается. Все сосредоточено на том, что есть коллектив, единая воля и единое чувство.
К микрофону, головка которого на металлическом стержне поднимается над островком цветов, подходит председательствующий. Как бы проверяя микрофон, он два-три раза щелкает по нему и смотрит через поблескивающие очки в зал.
Тихим и спокойным голосом, каким говорят про человека, находящегося здесь, рядом с нами в этом зале, председательствующий произнес:
— Наше Общество дружбы пригласило вас на этот вечер, чтобы отметить день рождения Владимира Ильича Ленина.
Этим было сказано все: и любовь к Ленину, и вера в будущее, и призыв к борьбе.
Портрет
Бесцветные свинцовые глаза. Точный пробор светлых, почти рыжих волос; лысина тщательно скрыта. Он в безукоризненном костюме и белоснежной рубашке. Под воротничком тоненький черный шнурочек от монокля.
Он невысок ростом. Когда встает со стула, разгибается медленно: возраст и радикулит дают себя знать. Поднявшись, сразу старается принять стройный, подтянутый вид: сказывается долгий, более чем двадцатилетний срок службы в экспедиционных войсках в Индии.
Его жена высокая, густо напудренная дама с острыми бегающими глазками. Она обожает своего мужа и при всяком случае убежденно повторяет его мысль о том, что есть народы, которые еще нуждаются, чтобы ими управляли белые.
Жарко, и наш собеседник снял пиджак.
— Вы, то есть западные державы, получали за год в Индонезии прибыли почти столько же, сколько составлял весь ее национальный доход.
— О нет, — говорит человек в белоснежной сорочке, — это, очевидно, какая-то ошибка.
— Почему ошибка?
Мы протягиваем собеседнику тоненькую книжечку в светло-коричневом переплете, густо заполненную цифрами.
— Вы хотите сказать, цифры упрямая вещь? — улыбается собеседник собственной находчивости и добавляет:
— По если рассуждать о Великобритании, то она далека от таких доходов. У моих соотечественников есть здесь плантации каучука. Но представьте себе — плантации еле дают семь процентов в год. Ужасно!