„Господин премьер-министр, — с нарочитой формальностью сказал он, — некоторые люди считают, что Израиль вполне может обойтись без специальной разведки и что все ее задачи могут быть успешно решены разведкой армейской. Я придерживаюсь иного мнения и знаю, что вы со мной согласны. Но если израильская разведка обречена работать без денег и штатов, она способна только опозорить нашу страну. В таком случае я готов скорее согласиться с теми, кто предлагает вообще ликвидировать Мосад“.
В тої же вечер бюджет Мосада был увеличен вдесятеро. Харэль получил право набирать людей по своему усмотрению. Он не стал терять времени. Израильские агенты за границей были отозваны в страну и подвергнуты придирчивому допросу в кабинете нового шефа. Часть из них была после этого уволена, другие были отправлены на переподготовку. И тем, и другим Харэль говорил одно и то же: „Я предпочитаю вообще не иметь агентов, чем командовать людьми, которые не знают своего дела…“
В те времена кадры Мосада состояли в основном из бывших кибуцников, людей, пришедших в разведку, как и Харэль, во времена ишува. Они были самоотверженно мужественны и неистощимо изобретательны, но это не компенсировало отсутствия у них чисто профессиональной подготовки. Они блестяще действовали в своей собственной стране, в знакомой с рождения обстановке, но зачастую терялись, оказавшись в европейских столицах. Они не знали, как подозвать такси на улице Лондона и как выбрать вино в ресторанах Парижа. Они вообще не умели пить! Их немедленно распознавали по мелочам — по неумению смешать виски, поцеловать ручку даме и завязать галстук. И бывало, что этот непрофессионализм приобретал трагикомический характер.
Осенью 1949 года отдел Бориса Гуриэля подцепил на крючок жирную „рыбку“. Важный сан-сальвадорский чиновник согласился помочь в засылке израильского агента в Каир под видом — ни больше, ни меньше — генерального консула республики Сан-Сальвадор. Причем вполне официально! В Европе агент должен был получить сан-сальвадорский дипломатический паспорт на свое имя и все прочие документы и верительные грамоты, а в Каире его ожидала полная дипломатическая неприкосновенность. Какой разведке не снилась такая удача?
Гуриэль рассказал об открывшейся возможности Биньямину Джибли, и тот настоял, чтобы выбор агента поручили ему. Джибли выбрал самого подходящего из своих людей — человека, бегло владевшего испанским языком и хорошо знавшего Латинскую Америку. Согласно уговору с сан-сальвадорским чиновником, агента направили в Брюссель, где он должен был появиться в египетском посольстве, как только будет получено подтверждение его кандидатуры из Каира. Подтверждение было получено, и в назначенный день „консул“ появился в посольстве, где его уже ждал приветливый египетский чиновник и чашка дымящегося кофе. Светская беседа затянулась почти на час. „Ну, что ж, — вздохнув, сказал наконец чиновник, — пора все же заняться бюрократическими формальностями. Я должен заполнить на вас небольшую анкету. Итак, место рождения.. — и он придвинул к себе лист бумаги.
— „Хайфа“, — сказал расслабившийся израильтянин!
В отличие от своих предшественников, Исер Харэль не был „дипломированным интеллигентом“. У него не было законченного образования, зато было множество предрассудков. Он был беспощадно требователен в работе и пуритански честен в жизни. Рассказывают, что когда один из его агентов, находясь в Европе, затеял роман и подчиненные потребовали от Харэля отозвать его, Исер искренне удивился: „Почему? Он взрослый человек и может сам присмотреть за собой…“. — „А жена?“ — возразили подчиненные. — „Жена? — растерянно переспросил Исер. — Он женат? Тогда зачем ему другая женщина?“
Главной особенностью Харэля была способность внушать своим агентам предельную преданность делу — и себе лично. Тогда, как и сейчас, израильские разведчики вели трудную, опасную и одинокую жизнь, не получая взамен даже приличной зарплаты. Поэтому личный магнетизм Исера играл особую роль. Не обещая своим людям даже славы в награду, он посылал их на самые опасные операции, и они безропотно выполняли самые скучные поручения, потому что об этом просил „сам Исер“. Он никогда не говорил: „Я приказываю…“ Он говорил: „Послушай, тут у нас такая проблема…“ При всем этом он учил своих людей лгать, преступать законы и, если нужно, убивать. Один из них хорошо сфор мулировал его „философию общего дела“: „Исер хочет, чтобы эту грязную работу выполняли честные люди. Потому что если грязную работу начнут делать подонки, — Боже, сохрани Израиль!“