У Арафата и его семьи никогда не было дома в Иерусалиме. Ни его отец, ни братья не были там в дни провозглашения еврейского государства. Сам Арафат находился в Иерусалиме лишь до февраля 1948 года, а в марте по весьма трагикомичной причине, о которой ниже, вернулся в Газу, где у его отца был не „клочок земли“, а богатая торговая фирма. Не было героических боев, взорванных кварталов, скитаний в пустыне и посещения Дир-Ясина. Задолго до конца войны 1948-49 г.г. отец Арафата вывез всю семью в Каир, где у него был собственный дом и второе отделение фирмы.
Жорж Хабаш рассказывает о себе удивительно похоже: „У меня не было иной причины участвовать в политической борьбе, чем та, которая воодушевляет любого палестинца. Накануне 1948 года я был школьником в моем родном городе Лидда (Луд). Я своими глазами видел, как израильская армия вступила в город и начала уничтожать его жителей. Я не преувеличиваю: они убивали всех подряд и изгоняли нас из наших домов. По пути из Лидды в Рамаллу я видел умирающих детей, подростков и стариков. Что остается делать, повидав такое? Только стать революционером и бороться за свое дело. Свое и своего народа“.
Жорж Хабаш был сыном богатого оптового торговца из Луда. Он окончил школу в родном городе в 1947 году и в момент „вступления израильской армии“ в Луд находился далеко от родных мест, в Бейруте, где учился в тамошнем Американском университете. Он оставался в Бейруте все последующие годы, вопреки его рассказам о „подпольной деятельности“ в Иудее и Самарии, которую он якобы тогда организовал и возглавил.
Одинаковость лжи выдает общность скрытых мотивов. Мотивы эти — создать и упрочить в национальном сознании некий единый миф. То, что попутно оба „вождя“ палестинской „революции“ работают и на свою собственную легенду, пожалуй, даже не столь существенно. Существенней, что они строят в палестинском сознании новую картину минувших событий, удовлетворяющую национальной потребности в героической истории. Так в основу этой истории закладывается миф, освобождающий сознание от травмы унижения и бессилия.
Организацию Освобождения Палестины можно было бы назвать коллективным мифотворцем. Коллективный миф, который она создает, поддерживает и воспроизводит, — это миф о палестинской нации. За 20 истекших лет этот миф стал политической и, что еще важнее, психологической реальностью, как бы к ней ни относиться.
Голда Меир как-то обронила: „Нет такой нации — палестинцы. Палестинка — это я“.
Она была права по отношению к своему прошлому. В ее времена в Палестине жили евреи, которые вполне могли именовать себя „палестинцами“, настолько они отличались от всех прочих евреев, — и арабы, которые ничем не отличались от всех прочих арабов Ближнего Востока. Сегодня тоже продолжают говорить о становлении „израильской нации“. Но куда громче говорят о возникновении особой „арабской палестинской нации“ — и сегодня Голда Меир была бы уже не права.
Палестинская история развивалась со сдвигом относительно общеарабской. „Собственно палестинский“ арабский национализм („панпалестинизм“) появился после краха панарабистских иллюзий и как следствие этого краха. Когда после Синайской кампании 1956 года над арабским миром взошла звезда Насера, то была уже ущербная звезда, взлет которой был заранее чреват падением. Воинственная арабская риторика тех лет, как теперь очевидно, скрывала за собой медленное осознание того факта, что Израиль невозможно стереть с карты Ближнего Востока военным путем. Кончалась эпоха межарабских объединений-разъединений (которую историк Малькольм Керр удачно назвал эпохой арабской холодной войны). Начиналась эпоха становления арабских „национальных государств“ и их жестокой беспощадно-циничной борьбы за „свои“ интересы[2]. Последний смертельный удар панарабизму, как политической идеологии (а не национальным сантиментам) нанесла Шестидневная война. Она открыла этап „каждый сам за себя в арабском мире“, в котором мы живем по сей день. И как следствие этого, она покончила с иллюзиями, будто для арабских лидеров „палестинский вопрос“ нечто большее, чем объект политической демагогии и орудие политической игры на мировой арене. Именно в этот момент, когда арабы выходили на мировую арену как отдельная сила, палестинские арабы появились на арене региональной, заявив претензии быть отдельной силой там. В начале 60-х гг. послышались, а после Шестидневной войны все громче зазвучали лозунги „освобождения Палестины палестинскими руками“. На этой-то идее „самоосвобождения“ (которая была прелюдией к идее „самоопределения“) и взошла звезда Фатха и его лидера — Ясера Арафата.
2
Понятие "национального государства" применительно к однородному арабскому миру может показаться натянутым; но сегодня даже такой авторитетный проарабский журнал, как лондонский "Миддл Ист" уже говорит о становлении особых "египетского", "сирийского" и т. п. "национальных самосознаний"; и страны, дальше других прошедшие по пути выделения из архаичного общеарабского "лона" (Египет, Сирия, Тунис) — это одновременно и страны с наиболее осознанно своекорыстной государственной политикой — в том числе и по отношению к Израилю.