Феничка и Петровский удивленно взглянули на нее…
— А если мы познакомимся, тогда я вам скажу и фамилию.
И сейчас же подбежала к какой-то женщине, не спрашивая ее, наколола на грудь пучок колосьев и внимательно стала следить, сколько та опустит в кружку.
Рука протянулась с медным пятачком…
Зина вспыхнула…
— Послушайте, сегодня нельзя быть скупой, — там крестьяне едят кору с деревьев!..
Женщина растерянно посмотрела на Зину и вынула серебряный гривенник.
Никодиму это понравилось.
— А вы энергичная!
Феничка стояла задумчивая, смотрела на свой щит, унизанный золотом сухих колосьев, и вспомнила снова слова Бориса:
— Волосы, как снопы с золотым зерном, каждая прядь косы — наливной колос. Благодатное лето в паневе праздничной и руки — острый серп радости, широкое и просторное в нивах раздолье — Лина…
— Феня, идемте…
— Иду, Никодим, иду!
VI
По всем улицам Петербурга рассыпались курсистки со студентами, продавали парами, и целый день в городе царило праздничное оживление. Пары влетали в трамвай, выкрикивали, — в пользу голодающих, колос ржи, — у всех прохожих на груди приколоты с васильком колосья, у многих по два, по три пучка, и все-таки, когда подходила новая пара, звенела медь, серебро, и кружки к обеду отяжелели.
В районных комитетах по-прежнему шла работа — готовили новые щиты и кружки.
В каждом — пчелиный улей, — влетали, как пчелы, пары, озабоченные, живые, радостные, хватали новый щит, кружку и уносились на улицу.
Феничка подходила не торопясь, спокойно прикалывала пучок колосьев и взглядывала на человека настойчивым взглядом, прежде чем он опустит в кружку монету. Чувствуя на себе взгляд, тот не решался доставать гривенник или двугривенный и опускал полтинник, иногда рубль, но это делала она только с теми, кто казался ей не бедняком, к тем она, хотя так же и говорила, и так же прикалывала колосья, но добавляла при этом:
— Давайте, сколько есть, каждая копейка нужна.
После обеда на восьмерке доехали до военно-медицинской академии с новыми щитами и кружками и через Литейный мост — пешком по проспекту.
Из арсенала выходила толпа рабочих. Никодим подошел к ним с кружкой.
— Товарищи, давайте голодающим крестьянам.
Широкоплечий, угрюмый мастер в засаленной кепке бросил, почувствовав по внешности Петровского социалиста:
— Вам стыдно, товарищ, заниматься этим.
— Почему?
— Правительству мы помогать не должны, — это против нас. Никодим молча отошел от него и в первый раз на него дохнуло тем, о чем он говорил Феничке, что это должно войти в каждого и, конечно, прежде всего в рабочего.
Какой-то худой токарь с чахоточным лицом, зло сверкая воспаленными глазами, кричал:
— Лучше я пропью этот пятак, а не дам…
Зина, побагровевшая вся, полушепотом, — от волнения у нее пропал голос:
— Не имеете права, вы должны положить, должны!..
Петровский грубо дернул ее за рукав, она удивленно взглянула на него и замолчала.
— Идемте, Зина, туда!..
И кивнул головою к проспекту.
Сели в трамвай и, проехав несколько остановок, хотели сойти. Зина неожиданно сверкнула глазами и заявила:
— Мы еще не были на вокзале!.. Там соберем. Едемте! На Николаевский.
Через залы прошли на перрон, из поезда в поезд по вагонам, в толкотне, в сутолоке.
Зине больше всего нравилась эта сутолока, где она с особым искусством ухитрялась у торопившихся людей настойчиво брать деньги.
— Послушайте, вы домой едете?
Пассажир с недоумением взглядывал на нее и, думая о багаже, носильщике, о том, чтобы поудобнее занять верхнюю лавку — в дороге поспать и обдумать все, что было с ним в столице, — отвечал торопясь:
— Домой.
— Значит вам деньги теперь не нужны, оставьте себе на извозчика и носильщика — остальное давайте в кружку.
Пассажир, чтоб скорее отделаться, доставал портмонэ и высыпал мелочь, вскидывая, торопясь, на верхнюю полку багаж.
Носильщик с тюками толкнул Зину:
— Шли бы, барышня, на перрон… Мешаете тут…
Зина взглядывала на грудь носильщика и прикалывала колосья.
— Почему у вас нет?..
— Некогда мне… оторвались… Сколько раз мне цепляли их… Все равно оторвутся.
Носильщик кряхтел, пытался достать деньги, ставил на пол багаж, в вагоне неслось раздраженно:
— Сто сорок пять, сто сорок пять, носильщик, вещи сюда, носильщик!
Занявшие уже места весело смеялись:
— Вот это барышня! Эта не пропадет. Молодец…