— Как за границу?
— Очень даже-с обыкновенно, в Англию-с… Должно быть, особые на то виды имеет-с, предвидение-с событий… Я мол революцию с удовольствием готов… а денежки-с… за границей целей будут-с… Понимаете тут какая политика, тонкая-с политика, а так мол и социализм готов проповедывать и даже вот не гнушаюсь, потому что собственно-с, не боюсь, может быть презираю доморощенных социалистов и на службу беру к себе, знаете, Никодим Александрович, так сказать, приручаю-с, тут изволите ли видеть тонкая политика-с, заграничная-с…
Петровский на Лосева смотрел сперва с презрением, потом с удивлением и, наконец, с каким-то немым ужасом и отвращением.
— Откуда вы все это знаете?
— Такая, видите ли-с, обязанность наша всеведущая и всевидящая, именно-с всеведущая-с… Для этой газетки-с собираю, так сказать, материалец, для пользы отечества-с и престола. Ведь у вас ни отечества-с, ни престола-с — идеи-с одни, идеи, и они-то и губят молодежь нашу, а у Лосева-с сердце-с обливается кровью за молодежь нашу. Лосевы-с терзаются этим, мучаются и молятся-с о спасении погибающих и только бы душу спасти человеческую от вертепа антихриста. И к вам, Никодим Александрович, исключительно из-за этого-с подошел… Разве не настрадались в своем изгнании, там, далеко и мало ли там страдает таких же, а страдание это ничем не окупается, может, оно и не кончено, вот именно что не кончено-с, а разве хватит силы у человека всю свою жизнь страдать? Знаю, знаю, что мы, — молодежь наша, — на страдание-то всегда готовы, — мы-то вот страдать будем, мучиться, а господа инженеры-с и под ручку-с будут с нами гулять, а как что-либо, за границу укатят — потому предвидение-с у нас непомерное-с, а денежки-то — спокойно себе лежат в Англии-с и там, так сказать, ждут прибытия нашего в случае какого несчастного-с происшествия-с, а либо, — если другой поворот выйдет, — мы их, так сказать, преподнесем китам на идеи-с — и тут ведь предвидение, а молодежи-то страдание-с… А вот, не осмелюсь сказать только вам, Никодим Александрович…
— Что, говорите?!
А наша с вами дорожка-с российская и спасение в отечестве-с, мать нам она — не мачеха, мы только боимся ее — мать-то строгая, ей от деток своих не идейки-с нужны, не прекрасные словеса-с, а дело-с, а мы говорим только и считаем, что дело делаем, а вы бы могли-с дело делать, полезное-с дело для отечества и для престола-с, не удивляйтесь, что для престола, престол-то вершина отечества, помыслы наши в нем слиты-с, чаяния наши и престол — это отечество наше, для отечества вы бы могли трудиться — оно призывает вас, вы только не слышите, ваткой мяконькои заткнули вам уши господа инженеры-с… и не ваткой одной и не уши одни-с, а и глотку-с… Влили в нее отраву вам заграничную…
Только после этих слов Петровский опомнился…
— Нет, Лосев, вашим слезам никто не поверит, у вас они ядовитые…
— Хе-хе-хе-с!.. Шутник вы, Никодим Александрович… А я было надеялся… Вот как надеялся, — эх, молодежь, молодежь… Как идейки-то нас обвораживают, а может быть, и не идейки одни… Молчу-с, Никодим Александрович, молчу, — тут уж дело сердечное…
Все время Лосев шарил по лицу Никодима, наблюдая его выражение, и переводил на письмо, может быть, и прочитал даже несколько слов и наверное даже прочитал, иначе бы он не сказал про обворожение, у него даже мелькнула мысль, что идеи Петровского вроде капитала его, а племянница родная инженера Дракина самая суть, и даже успокоился, решив, что как только кончится дело браком, о ребенке он тоже знал, так и идеи исчезнут, и человек переменится, присосавшись к деньгам и к делу, и тогда, может быть, и еще раз можно будет поговорить с Петровским.
Лосев даже подчеркнул:
— Письмецо-то вы не потеряйте свое, от барышни ведь, — красавица она у вас и кудесница…
И сейчас же, не ожидая слов Петровского, встал, прижал свой портфель к груди и заторопился, и слова его стали торопливые, захлебывающиеся:
— Извините-с, Никодим Александрович, оторвал вас от размышления-с и созерцания-с, улетучиваюсь, улетучиваюсь, дорогой… простите…
Как-то нырнул, засеменив ногами, и исчез в двери.
Никодим встал, взглянул — темные круги пошли перед глазами пятнами, в уме пронеслось:
— Ну и гадина, раздавить бы его, — и то противно!
Неприятно только резнуло то, что Кирилл Кириллович отправляет деньги в Англию, и то, быть может, эта мысль возникла только потому, что слова Лосева минутами действовали как яд, разъедая душу сомнением.
Сзади к нему подошел трепальщик Игнат…