— Что, Никодим Александрович, навел туману на вас Лосев?
— Действительно, какой-то туман…
— Всюду он ползает, этот гад, вынюхивает, подслушивает, мы его и то не раз собирались — того… ну, да он еще попадется нам…
XII
Летом, в жару, пришла к Никодиму Зина, застала его за книгой в тех комнатах, что были при бане; проводил ее служащий из конторы.
Постучала в дверь — вышел Петровский, обрадовался и удивился.
— Вы думали, я не приду?.. Я вам писала — о вас я всегда помню…
Села около стола, взглянула на книги…
— Учусь, Зина, все время учусь…
Черные мохнатые глаза были печальны, смотрели с укором на Никодима, но были тихие, ласковые.
Посидела всего минутку и сейчас же встала.
— Куда вы?..
— Я на минутку к вам, милый, — только чтоб вы знали, что я о вас всегда помню и думаю…
Подала руку, такую же детскую, маленькую…
Не нашлось слов задержать, попросить остаться у него еще немного, — внутри было тоже большое чувство, которым он, в сущности, не думая даже о нем, жил, потому что каждый день, перед тем как садиться работать, раскрывал письмо и вглядывался в черные мохнатые буквы, потом снова вкладывал их в конверт и прятал письмо. Он только чувствовал ее; он ей рассказал свою жизнь — о ней же не знал ничего, боится расспросами затронуть, может быть, очень больное и сокровенное. Раньше, когда мучил Феничку прошлым — не возникало и мысли этой, а теперь — не приходило даже в голову спросить Зину. Сказал только ей:
— Зачем вы уходите?
— Отчего вы мне не писали, милый? Мне нужно много, много от вас и о вас. Вы думаете, что я не мучилась, ожидая писем?!.
Опять помолчала…
— Я, милый, не умею говорить о себе и писать тоже, но вы должны… иначе я не смогу жить… ведь у меня теперь нет никого, даже знакомых нет… один вы…
Никодим молча смотрел на ее руки, — на одном пальце было кольцо — черный камень, как глаза ее, то вспыхивал, то погасал, — Зина заметила это… Взглянула на Никодима, отняла руки и стала снимать кольцо.
— Возьмите его, с ним вы больше обо мне помнить будете…
Отдала, еще раз быстро-быстро взглянула на Никодима и ушла,—
не успел даже одеть на мизинец кольца
Возвращаться пришлось опять через контору. Кирилл Кириллович преградил Зине путь:
— Вы одни?..
— Нет.
— С Верою Алексеевной?
— С нею…
Потом Зина вдруг чего-то испугалась и начала говорить быстро и торопливо:
— Мы на минутку приехали, всего на минутку и должны возвратиться сегодня же…
— Хорошо. Задерживать я вас не буду. Мы тоже на минутку поднимемся наверх, — я хочу проводить вас.
Зина опять замолкла и казалась совершенно беспомощной.
Дракин заставил Зину сесть за стол и завтракать, она молча, опустив голову, сидела, ожидая, когда поест инженер, и к еде не прикоснулась.
Вошла Феня… За нею выбежал мальчик — сын, следом вошла какая-то женщина и увела ребенка.
Кирилл Кириллович оживился:
— Феня, знакомься…
Взглянув друг на друга, узнали…
— Я, дядя Кирюша, знакома с Зиною, мы вместе колос ржи продавали…
Дракин что-то вспомнил и вышел в кабинет.
— Алло, послать наверх студента Петровского, подать автомобиль…
Вошел Никодим, одну минуту длилось молчание, начала Феня, обратившись на ты к Петровскому:
— Никодим, садись завтракать с нами.
Потом обратилась к Зине:
— Вот мы и опять втроем, как и в тот день, — помните, Зина?!
Дракин прервал тревожное состояние:
— Едемте, Зинаида Николаевна!
Зина встала, смятенно взглянула на Никодима и, ни с кем не простившись, сбежала по лестнице.
Феня подошла к Никодиму…
— Скажи, что произошло? Она так на тебя взглянула!..
Глухо ответил ей:
— Я теперь навсегда ее потерял.
— Это кольцо от нее?..
— Да.
— Я не виновата ни в чем, Никодим, — скажи, что нужно сделать, — я готова на все.
— Надо ей написать, — все, все, я сам напишу ей всю правду.
До вечера просидел за письмом, хотел объяснить, что если они и на ты, то это только старая дружба, потому что он давно еще был ее репетитором и даже, быть может, был немного влюблен в нее, но потом это прошло, а когда он был в ссылке, она кого-то любила, и ребенок не его вовсе, он даже не знает чей. Правда, она помогла через дядю Кирюшу (через Кирилла Кирилловича, инженера Дракина) его освобождению и возвращению, и что между ними никогда не было никакой близости. О любви своей писал, что Зину он любит до отчаяния, и если бы она не ответила ему на это письмо, он считал бы, что вся его жизнь потеряна. Письмо было сбивчивое, длинное, с бесконечными повторениями, и в каждой фразе было отчаяние.