— А вот этого уже совсем не помню…
Любовно разгладил новенькие кредитки, полюбовался портретом Петра…
— Великий был государь! Суровый.
Вспомнил, что он тоже считается суровым и грозным, и нажал кнопку звонка, — вбежал Мисаил.
— Отец иподиакон в номере?..
— Изволили почивать, отец протоиерей, — сейчас только умылись — я позову.
У Смоленского тоже ломило голову и шуршали бумажки — помельче, числом пять, с женским портретом. Предупредительно взглянул на Воздвиженского.
— Надо, отец иподиакон, за дело теперь приниматься, — на книги взглянуть хочу, — идемте к игумену.
У Гервасия с утра кипел самовар, — про всякий случай, — и когда Смоленский вошел в покои игуменские с Воздвиженским — Костя уже наливал стаканы, а Николка, облобызав лоснящееся протоиерейское лицо, пригласил выпить по стакану чая и налил поверх чайной ложки ямайского рома.
Протоиерей старался не глядеть в лицо Гервасию, а когда утроба его согрелась ромом — снова добродушие появилось и зарокотал густой бас:
— А после чая, отец игумен, за дело — книги мне покажете.
Николка испуганно взглянул на Смоленского, тот успокаивающе улыбнулся ему и поддакнул Воздвиженскому:
— Разрешите, отец протоиерей, чтоб не утруждать вам себя, я подсчитаю расходные статьи обители.
— Прекрасное дело надумали, а я еще этим временем выпью стаканчик чайку с отцом игуменом, — ароматный чаек, душистый!
Николка снова взмахнул бутылкою, опрокинул ложку и долил чаем.
Смоленский, щелкая на счетах, перелистывал книги и, мечтая, как он подарит супруге своей радужную и как она ахнет от радости и бросится его обнимать, — четыре он решил спрятать и самому о них позабыть. До него все время доносился довольный урчащий бас Воздвиженского. А когда иподиакону надоело на счетах без толку щелкать и шелестеть книгами, он вернулся в приемную.
— Ну, отец иподиакон?..
— Два раза прощелкивал по всем статьям — все правильно!
— Ну, а правильно, так и глаза нечего портить, вот что, — а какие важнейшие статьи расхода показаны?
— Прием почетных гостей, улучшение хозяйства и епископское облачение.
Перед трапезой Паисий пришел пригласить на обед в свою келию, что была в самой трапезной, сейчас же за кухней и, узнав от Гервасия, что ревизия кончена, предложил осмотреть монастырское хозяйство. Воздвиженский вспомнил, что в жалобе было написано, что игумен непотребную ангельскому чину инока ведет жизнь, посрамляя обитель со скотницей, и захотел взглянуть на нее — пошел хозяйство осматривать. Гервасии долго водил его по монастырю, показал ризницу, пекарню, просфорную, — протоиерей отдувался, фыркал, вытирал все время платком со лба пот и, не дождавшись, когда игумен на скотный двор поведет его — спросил Гервасия:
— А где у вас скотный двор?
— За оградою, отец протоиерей.
— Хочу и там побывать.
Николка повел его через конский, долго показывал лошадей, заставляя конюхов выводить всех по очереди и досадуя, что невозможно отделаться, дотянул до трапезы. Ударили несколько раз в средний колокол — на трапезу не пошли, только Паисий все время торопил не опоздать к его обеду, чтоб уха не перешла монастырская, — он называл ее иноческая, а селянку из стерляди свежей — игуменской. Воздвиженский долго ходил на скотном дворе, благословил скотницу мать Арефию и удивленно поглядывал на других монашек — рябых, веснушечных, неуклюжих и удивлялся в душе Гервасию, потом вспомнил про хутор и спросил:
— А на хуторе у вас тоже… (хотел сказать — такие же скотницы, но, запнувшись, окончил)… хозяйство?!
Николка покраснел, Паисий выручил:
— Теперь туда, отец протоиерей, не доберешься — дороги попорчены, — колдобины…
— Ну, если колдобины, тогда не поеду, — мне вредно.
После обеда у Паисия и иноческою ухою и игуменской селянкой, Воздвиженский передал Гервасию жалобу Досифея.
— Акт я завтра составлю — подпишет братия, а это вам пригодится, — тут они сами подписывались, посрамили себя, — вразумите их и наставьте на путь истины — по неразумению своему написали кляузу.
Николка умоляюще взглянул на Воздвиженского и нерешительно начал:
— Отец протоиерей, во имя правды и истины…
— Ну?..
— Обелите меня перед лицом братии…
— Как?
— Посрамите ложь доносчиков явно, — каждому.
— Позовите главных в покои к себе, а в назидание, — а в назидание — именем владыки епитимию наложите каждому.
Когда Воздвиженский осматривал монастырское хозяйство, братия смотрела на проходивших и шептала, что ревизию производит приехавший, а писавшие жалобу на Гервасия, зная, что ревизора кормят и поят у игумена без перерыва два дня и что приехавший благодушно и громогласно смеется с игуменом, ожидали, когда настанет тот час, когда призовут на допрос их и посрамят перед братией.