– Продал за талер. Какому-то сопляку из местных пекарей. Видно, у героя денег нет, хотя до того платил за стол, не скупился. Его холоп по дворам ходил, искал жилье подешевле, в трактире, мол, дорого.
– А стол был богат? Сам ел или холопов своих хорошим столом баловал?
– Не беден стол был: сыр, окорок, колбасы, пиво. Сам ел немного, сначала бродяг кормил из пришлых, коих в городе последнее время много, потом и холопам своим дал.
– Что за бродяги?
– Не могу знать, двоих видел впервой, одного бородатого встречал раньше, из ратных людей он. Сейчас ищет, чем поживиться, в солдаты не идет, ноги у него нет.
– О чем говорили, не знаешь?
– Не знаю, монсеньор, говорили тихо, хотя почти до драки доходило. Кулаки совали под нос друг другу. Наш герой на расправу скор и не труслив, людишки его побаиваются. Думаю, что умен, смотрит на человека с прищуром, слушает его внимательно, думает что-то. Но умен не шибко, вспыльчив больно. Волю рукам дает.
– Еще есть что?
– Нет, монсеньор, завтра еще погляжу за ним.
– Выясни, кто другие бродяги, с которыми он пил. Ступай. Стой.
– Да, монсеньор.
– А что ж за баба там такая, что за нее талер отдали? Неужто так хороша?
– Зуба у нее нет.
– Все, что ты разглядел?
– Нет, молода, свежа. Волосы белые с рыжиной. Высока. Не худа, не жирна. Грудь не мала, не велика. Зад от пола высок, нога длинная. На лицо пригожа. Хочет выглядеть как благородная. Хотя по говору из мужичья, не из босяков, ну, может, из мельников, из черного люда точно. Но зуба верхнего нет. То ее и портит.
– А головорез, значит, ее продал.
– Как лошадь в наем сдал, сам спать пошел, а мальчишка из пекарей ее в покои повел.
– Ступай.
Человек поклонился и вышел, а приор тоже в зале не остался. Поторопился по бесконечным коридорам и лестницам туда, куда никто из посторонних попасть не попадал. В личные покои Августа Вильгельма, герцога фон Руперталя, графа Филленбурга, курфюрста и архиепископа славного города Ланна.
В покоях архиепископа приор оказался не один, тут уже были лекарь, незаметный монах из самых близких и пожилая монахиня.
Архиепископ сидел в кресле с высокой жесткой спинкой, а монахиня мазала ему красные шишки на ногах коричневой мазью с едким запахом. Последние десять лет архиепископ страдал подагрой, а лекарь не мог найти нужного лекарства. Что только ни пробовал и кому только ни писал – все впустую. Но господин его не гнал, был рад и тому, что болезнь не усугублялась. Он знал, что некоторые другие нобили страдали куда тяжелее от этого недуга.
Приор встал рядом, как и другие, стал наблюдать за действиями монахини.
– Не молчи, – велел архиепископ, взглянув на него, – что сегодня случилось?
– Ничего, что достойно вашего внимания… – начал брат Родерик.
– Кроме… – продолжил архиепископ.
– Кроме письма от вашего брата.
– Конечно, от епископа Вильбурга. Другие братья меня редко беспокоят.
– От него, монсеньор.
– Что желает мой брат? – вздохнул архиепископ.
– Желает, чтобы вы даровали рыцарское достоинство одному доброму человеку. И причем без промедлений.
– И что задумал епископ Вильбурга?
– Пытаюсь выяснить, – склонился перед господином приор.
– Значит, не знаешь.
– Пытаюсь выяснить. Но, зная норов нашего добродетельного епископа, боюсь, что деяние это будет не во славу Матери Церкви нашей.
– Да уж не во славу, – согласился Его Высокопреосвященство. Помолчал и продолжил: – Думаешь, он опять затеял какое-то воровство или войну с каким-нибудь соседом?
– Грешен, что так думаю, монсеньор, – согласился приор.
– Ну а человек, о котором просит мой брат, кто он? Знаешь о нем что-либо?
– Из добрых людей, аббат Деррингхофского монастыря писал о нем, я вам докладывал.
– Не помню.
– Он убил в поединке миньона принца Карла фон Ребенрее. И высек на деревенской площади одного из безбожников Гиршей.
– Ах, это он! Я помню, ты рассказывал про него. Он тверд в вере?
– Аббат пишет, что тверд и не алчен. И еще он вырезал вурдалака с его выводком и провел в одном баронстве аудит. Я думаю, что наш благочестивый епископ в союзе с эдаким головорезом натворят таких дел, что у еретиков опять появится повод злословить по поводу святых отцов.
– И что думаешь делать?
– Думаю, что благоразумно не дать свершиться тому, что задумал наш добродетельный епископ. Чтобы не давать повода врагам нашим для хулы нашей.
– И…?
– Выдворю его из города или посажу под замок на пару месяцев, а потом выдворю.
– Угу, – архиепископ на мгновение задумался, – а на кого же ты собираешься опираться, если будешь сажать в подвал добрых и смелых людей, твердых в вере, что достойны самой большой награды. Неужто на ленных рыцарей? Или на свободных рыцарей? Или на солдат, что алчут только серебряные сольдо? Кто станет опорой твоей в трудный час?