– Каков будет щит? – спросил художник и тут же начал рисовать.
– Кавалерийский треугольник.
– Цвета: Один? Больше?
– Два. Голубой и белый, – отвечал кавалер не задумываясь.
– Мудрый выбор, лазурь, серебро. Лазурь – небо, верность, честность. Серебро – благородство и чистота. Как рассечем?
– По горизонту, белый – сверху.
– Мех, пояса, перевязи?
– Лишнее. Коршуна, черного коршуна рисуйте. Одна колдунья звала меня коршуном.
– Господин, коршунов, орлов, кречетов и соколов на щитах много.
– Да? – Кавалер на миг задумался. – А вороны часто встречаются?
– Нет, не часто, никогда не видел, прекрасный выбор, ворон – символ мудрости и течения времени.
– Рисуйте ворона, а в лапах он должен сжимать горящий факел, так хотел архиепископ.
– Итак, черный ворон с горящим факелом на лазурном поле, с серебряным небом, – закончил рисунок художник.
Волоков внимательно смотрел на него и был доволен:
– Сделайте ворона пострашнее.
– Сделаю ему рубиновое око.
– Ёган, дай художнику щит. Хочу забрать его завтра.
– К утру лак высохнет, будет готов, с вас два талера, господин.
Волков молча достал монеты.
– Господин рыцарь, а не желаете себе еще штандарт с гербом, и сюрко в ваших цветах, для ваших людей? – предложил художник. – У меня есть хороший портной и белошвейка. Все будет красиво.
– Да, мне это нужно, – согласился кавалер. – Штандарт и пару сюрко.
– Попоны для коней в ваших цветах.
– Лишнее.
– Тогда с вас еще четыре талера. И работы займут три дня.
– И ни днем больше, – сказал Волков и снова полез в кошель.
Пировал он со своими людьми, за столом были все, кроме Агнес. Можно сказать, что кавалер был счастлив. Он заказал музыкантов.
И благосклонно принимал тосты и от Сыча, и от Пилески. Особенно его радовала ворчливая зависть пьянеющего Рохи.
– Чертов мошенник, – после каждого тоста негромко добавлял Скарафаджо, – надо же, сам архиепископ ему шпоры повязывал.
Или:
– Чертов ловкач, как он так умудрился, надо же! Проныра! Вот что значит дружить с офицерами.
А Брунхильда раскраснелась от вина и поглядывала на кавалера уже не столь злобно, как совсем недавно. А Ёган и вовсе гордился так, словно это он стал рыцарем. Орал больше всех, был уже изрядно пьян.
А кавалер не пил, так, отпивал для вида. Он ощущал беспокойство. Рыцарские шпоры вещь, безусловно, прекрасная, но епископ свою часть сделки выполнил, и теперь очередь за Волковым. А ему очень, очень не хотелось лезть в чумной город, откуда никто не возвращался. И шпоры после таких мыслей уже не смотрелись такими блестящими.
«Ничего, ничего, – уговаривал он себя, – главное в любой кампании – это правильно подготовиться к ней».
Но все самоуговоры не отгоняли тревогу. А тут к столу подошел трактирщик, улыбался, очень был доволен выручкой от пира. Он нес полуведерный кувшин вина, запечатанный сургучом, на кувшине стояла печать какого-то монастыря.
– Велено передать вам, господин кавалер, – с улыбкой и поклоном произнес трактирщик. – Монахи принесли, говорили, что вино двадцатилетнее. От их ордена, вам в честь акколады и принятия вас в круг рыцарей Господних. Прикажете открыть?
Он стоял и держал тяжелый кувшин, за столом все оживились, Сыч орал, что надо открыть, Рудермаер даже протянул кружку, но кавалер не торопился, спросил:
– А что за монахи были? Какого ордена?
– Мне этот орден неизвестен, – отвечал трактирщик. И повторил: – Велите открыть?
– Нет, – сухо ответил Волков.
– Как нет, давай, Фолькоф, отведаем монастырского винца! – крикнул Скарафаджо.
– Нет, – еще тверже отвечал кавалер.
– Господин сказал нет – значит, нет, – хлопнул по столу нетрезвый Ёган, – не надо, вот так вот… Нас уже один раз пытались отравить вот так же… Мы уже все знаем насчет вина, которое дарят какие-то непонятные монахи… Мальчишка один выпил вот такого винца и фить… – Ёган нарисовал путь бедного мальчишки пальцем в воздухе, – и на небесах.
Трактирщик, явно не ожидавший такого развития событий, опешил, стоял, разинув рот, потом молча и аккуратно поставил кувшин на край стола и произнес:
– А на вид такие приличные монахи были.
И ушел.
– Фолькоф, неужто ты испугался, – храбрился Роха, – хочешь – я попробую это вино первым?
– Ёган, – сказал кавалер, – отнеси вино в мои покои.
Ёган пошел наверх и вскоре вернулся. А за ним шла Агнес, она бесцеремонно отодвинула брата Ипполита, что сидел рядом с Волковым, и втиснула свой худой зад между ними. Девочка была бледна, говорила тихо, почти шептала: