— Вот, — важно произнес Рудермаер, — вот это место.
Это была помойка у стены, и не было там никаких тридцати пяти шагов на пятнадцать. Глазомер у опытного стрелка все сразу прикинул. Тридцать на двенадцать с неглубокой канавой по периметру. Коровьи и лошадиные кости, падаль вонючая, старое гнилое тряпье, битый кирпич и битые горшки. И все это слоями у городской стены. А посреди всего этого гнилой, покосившийся сарай.
— И все это стоит шестьдесят шесть талеров? — невесело спросил кавалер.
— Да, — радостно кивал Пилески. — Место хорошее, и не дорогое. Почти даром.
Волков посмотрел на него пристально, подозревая, что он шутит, но Пилески не шутил.
— Место доброе, — видя недоверие кавалера, заговорил Рудермаер, — мы его вычистим, меж заборами ворота поставим, тут будет уютно, и лишних не будет, за стеной ручей недалеко, выроем колодец, будет своя вода. Кузню поставим у стены, а на нее, думаю домик поставить, мы там с Виченцо жить будем. Нам боле негде. А если с крыши домика лестницу вверх положить, то на городскую стену вход будет.
— Сюда и подвода не пройдет, — резонно заметил Еган.
— Не пройдет, — согласился мастер, — а нам и не нужно будет, нам на месяц сорок корзин угля, да два пуда железа будет нужно, сами притащим.
Кавалер молчал, продолжая осматриваться, место было тихое, это ему нравилось, и мысли мастера о воротах и лестнице на стену тоже. Но он все-таки сомневался:
— Тут вон, сколько убирать нужно, — наконец произнес Волков, — как тут все это убрать? Куда нести?
— Господин, — Пилески засмеялся, — это как раз плевое дело. За три дня управимся.
— Да, — поддержал его Рудермаер, — за три дня все будет чисто. В городе сейчас много народа, что за хлеб работать будут. За талер все вычистим, а еще за три колодец выроем. Вот в том углу.
— Значит, сто семьдесят два талер все будет стоить? — Задумчиво спрашивал кавалер.
— Вроде так, чаны, для выпарки селитры медные, два надобно, да чан для смешивания, да для жарки угля, да две наковальни, длинная и рабочая, да стол железный, да веретено для точки ствола, оно очень дорогое, да…
— Я понял, — прервал его Волков.
— А брус с доской, — добавил Пилески. — А работы, вот так и набегает такая прорва денег, да у нас список есть, там все прописано.
— Ну, что кавалер, решайся уже, — первый раз заговорил Скарафаджо, — ты ж всегда знал, где жирно, всегда знал, где монет раздобыть, я побиться об заклад готов, что ты и здесь не прогадаешь. Тебя ангел в лоб поцеловал.
— Об заклад готов биться, — переспросил кавалер, Роха его заметно раздражал, — а поставишь что: бороду грязную или деревяшку свою?
Роха хотел было, что то сказать да кавалер продолжил:
— И деньга у меня водится не потому, что меня ангел целовал, а потому, что я копил ее всегда, и я не хочу выбросить все то, что накопил на ветер. И серебро это давалось мне кровью и увечьями, а не торговлей как купчине.
— Да знаю, я Фолькоф, знаю, — говорил Роха как оправдывался. — Просто я верю, что у нас все получится. Понимаешь? Нам судьба тебя послала.
Кавалер молчал, продолжая, оглядывается вокруг и наконец, произнес:
— Ладно, поехали в магистрат, купим эту помойку, а вечером что б список всего, что нужно с ценами у меня был.
— Так я сейчас его вам дам, — сказал аптекарь и достал бумагу из-за пазухи, — вот он.
— Все что покупать будете, и где будете платить, — продолжил Волков, — будете делать при моем человеке.
— Мы согласны, — сообщил Роха.
— А если где обмануть меня попробуете, — Волков склонился с коня и показал всем троим кулак, — всех убью.
— Мы согласны, — сказал храбрый мастер Рудермаер.
А вот Роха и аптекарь промолчали, видимо на это они были не готовы.
Бумагу на собственность земли, что у западной стены ему выдали быстро, но, как и всегда бывает, не все пошло гладко. Там в холодном магистрате, второй писарь земельной канцелярии, что одет был в добротную куртку с мехом и шапочку, всем своим рыбьим лицом выражая скуку, поинтересовался:
— А с какой целью приобрели сей надел, для проживания, или ремесло какое затеяли?
— Жить там буду, — соврал кавалер.
— Тогда с вас еще шесть талеров, сбор за мусор, разовый, да еще, годовой пол талера, да городской налог семьдесят крейцеров, а коли конюшни ставить будете так еще сорок крейцеров за год.
— Не буду я там жить, пекарню поставлю, — зло сказал Волоков.