— Не волнуйся Фолькоф, денег я просить не буду. А вот поговорить мне с тобой надо. У меня к тебе есть дело. Хорошее дело.
«Значит, хочет попросить много денег, раз так говорит», — думал солдат.
— Я еду в «Три висельника», — сказал он, хотя и не очень-то хотел еще раз встретить Игнасио Роху. — Приходи вечером, к ужину. Там и поговорим.
— «Три висельника», — сказал Роха, прищуриваясь, — конечно таким как ты богатеям как раз туда. Я приду брат-солдат. И клянусь Святым Причастием, ты не пожалеешь, что встретил меня.
И тут раздался звонкий девичий крик, да такой, что все кто был на Конюшнях глянули в сторону кричавшей, а это была Брунхильда:
— Господин мой, долго ли ты будешь болтать с этим бродягой, устали мы. И по нужде нужно нам.
Она стояла на телеге руки в боки, и все кто ее видел, любовались ей. А она пристально и с негодованием глядела на солдата.
— Ишь ты, какая у тебя птица — залюбуешься, — восхитился Роха. — Да-а, ты всегда был ловкачом и пронырой, Фольокф.
— К ужину, в трактире, — сухо сказал солдат и тронул коня.
Город Ланн это вам не Рютте. Дородный трактирщик был одет в добрую одежду причесан и чист. А еще он улыбался, называя цену постоя. А вот Волков вовсе не улыбался, услышав ее. Две комнаты да с кроватями, ему и женщинам, да с перинами, а не с тюфяками, да с простынями, да по свече в каждую, трактирщик это уточнил, да постой для лошадей из овса да сена, а их у солдата было пять, даже за место для телег трактирщик просил деньгу. Даже за воду для лошадей и то плати! И того улыбающийся и чистый трактирщик насчитал семнадцать крейцеров за день. Семнадцать крейцеров! И это без стола! Только кров!
Солдат стоял, думал: съехать в другое место или убить трактирщика. Да еще Еган подливал масла в огонь:
— Ишь ты, не милосердствует мошенник.
Но все решила Брунхильда, огляделась, морща нос, принюхалась, поправила лиф платья и сказала:
— А что, не воняет тут, видно, что и пол метут, и бродяг нету. Тут останемся. Авось у господина денег хватит.
Солдат хотел было сказать, что б держала язык за зубами, дура, да рядится при трактирщике постеснялся. Тот и так поглядывал на людей солдата сверху, как на деревенщину, только улыбался из вежливости.
Полез в кошель считать деньги, а трактирщик, истинный мошенник, так и косился на его кошель и удивлялся полноте его про себя. И еще больше от того улыбался да кланялся.
«Деньгу спрятать нужно было, — думал Волков раздосадовано, — теперь этот вор мне точно житья не даст, будет и за воздух монету просить».
Пока он шел глядеть, как поставили коней в конюшню, да сколько корма задали, к нему пришли его женщины. Главной была Брунхильда:
— Господин, денег нам дайте.
— Чего еще? — недовольно буркнул он. — К чему вам, куда собрались?
— А что, поглядеть хотим, церкву найти себе, да и лавки с полотном видели, когда проезжали там ткани добрые. И с лентами лавки.
— Идите без денег, тут и так с меня три шкуры трактирщик дерет.
— Да как же без денег! — возмутилась Хильда. — Свечки в храме денег стоят, Агнес подъюбник нужен, а мыло? А на прачку?
— Ишь вы, на прачку им, барыни какие! — бубнил солдат. — Не жирно ли?
Он глядел на Агнес. Девочка мяла руки, стояла застенчивая, кроткая. Ни чего не просила.
— Так вы ж сами велели грязной — не ходить, — произнесла она, — мыло надобно.
— И прачка надобна, — не унималась Брунхильда, — день походишь, подол грязный, два походишь, стирать надобно, не самим же нам руки об корыто сбивать, авось и не большая деньга нужна на прачку, пол крейцера всего, да на мыло, да на свечи в храм. Что ж вам жалко?
Волков вздохнул, полез в кошель, стал считать медь, да ловкая Хильда сгребла с его ладони всю мелочь, схватила Агнес за руку и, смеясь, пошла прочь.
— Авось не обнищает, — сообщала она Агнес, — у него кошель от денег лопнет скоро.
Солдат посмотрел им в след и крикнул:
— Монах, иди с ними, негоже им одним по городу бродить. Еган коня моего не расседлывай, поеду сейчас, Сыч, вещи выгрузите, пойди по городу, у местных поспрашивай, нет ли у кого жилья подешевле. Дорого тут.