– И…?
– Выдворю его из города или посажу под замок на пару месяцев, а потом выдворю.
– Угу, – архиепископ на мгновение задумался, – а на кого же ты собираешься опираться, если будешь сажать в подвал добрых и смелых людей, твердых в вере, что достойны самой большой награды. Неужто на ленных рыцарей? Или на свободных рыцарей? Или на солдат, что алчут только серебряные сольдо? Кто станет опорой твоей в трудный час?
Приор растерянно молчал.
– Итак, что ты намерен предпринять? – продолжал архиепископ.
Монахиня намазала ему ноги и теперь заворачивала их в полотно.
– Ну, если мы дадим им то, о чем просит епископ, мы можем получить очередную неприятность. Может, просто отказать солдату в чести? Он уедет отсюда и не будет служить епископу.
– То есть мы откажем епископу, моему брату, в его просьбе и не наградим человека, который этого заслуживает?
– Да, монсеньор, сие будет разумно до тех пор, пока мы не узнаем планов добродетельного епископа Вильбурга.
Архиепископ поглядел на приора тяжелым взглядом и произнес:
– А напомни-ка мне, сын мой, ты ж хорошо помнишь все цифры, когда в последний раз еретики стояли под стенами нашего города, сколько добрых людей прислал нам епископ Вильбурга?
– Кнехтов более тысячи человек, монсеньор.
– С добрым ли оружием были они?
– С добрым оружием, монсеньор. И с хорошим обозом.
– А ленных рыцарей, а других всадников он присылал?
– Присылал, монсеньор, всех рыцарей числом двадцать два, все были с ратными людьми и с холопами. И кирасир более шестидесяти. И от личной охраны епископа жандармы были, семь копий.
– Личной охраны семь копий, значит, от него, – задумчиво повторил курфюрст Ланна, – это все?
– Еще шестьдесят арбалетчиков и шесть двадцатифунтовых кулеврин с огненным запасом. А еще казна пришла от него. Шесть тысяч золотых дукатов, – без запинки выпалил приор.
– А посильна ли помощь эта была, мог ли дать епископ Вильбурга больше?
– Помощь удивительна была для столь небогатого епископства, удивлялись мы все, как благочестивый епископ Вильбурга смог собрать такую рать и столько денег. Думаю, что он отдал все, что у него имелось.
– Угу, угу, – архиепископ смотрел на своего канцлера, – значит, ты помнишь про помощь брата моего и тут же предлагаешь мне отказать вернейшему из подданных моих, брату моему, да еще и посадить под замок человека, что славен подвигами своими?
– Я пекусь о добром имени вашем, монсеньор, боюсь, что богобоязненный епископ наш и его добрый человек свершат то, что упреком будет имени вашему и Имени Матери Церкви нашей.
Взгляд архиепископа становился все тяжелее, и от того на душе приора становилось горько.
– После индульгенций нам бояться упреков не нужно, хуже уже ничего не будет, – архиепископ опять помолчал, размышляя, потом заговорил: – Рано я доверил тебе столь ответственный пост, рано. Да больше и некого поставить, обмельчал народец после такой войны. Нет тонких людей. Давно их не вижу.
Брату Родерику были обидны слова курфюрста. Стоял, теребил четки, глаза в пол. Но, проглотив обиду, глянул на господина своего и спросил:
– Так как же мне поступить, монсеньор?
Курфюрст молчал, глядел на свои завернутые в полотно ноги. Видимо, боль донимала его. Наконец он произнес:
– Головореза моего братца лучше бы убить тихо, да что это даст, братец мой неугомонен. Нового найдет и уже без нашего ведома дело продолжит, сейчас головорезов много вокруг рыщет. За всякую работу берутся, лишь бы платили. А то, что братец воровство затеял, любой скажет, кто его знает. Не может он без воровства и свары. И что имени моему будет укор от дел его, тоже любой скажет, кто его знает. Мы сами деяниями своими даем еретикам палку, которой они и бьют нас. Головорезу достоинство дадим, послезавтра, раз брат просит, медлить не будем. В кафедрале, после утренней мессы, пусть соберутся все мои добрые люди, не менее капитанов, из тех, что сейчас в городе есть… Пусть придут комтуры и божие дворяне тоже. Разошли приглашения. Пиши им, что доброму человеку за дела его даруют звание кавалера. Проси быть.
– Неужто он достоин такой чести, что лучшие ваши люди должны собраться? – спросил канцлер удивленно.
Архиепископ посмотрел на него как на неразумное дитя:
– Брат мой и другие дети мои должны знать, что любая просьба их будет исполнена мной со всеми подобающими мелочами. А иначе, коли буду недостойным сеньором, как мне призывать вассалов, детей моих, под знамена свои?
– Так, значит, мы не станем чинить препятствий добродетельному епископу Вильбурга? – спросил приор удивленно.